Писатели & любовники - [35]
– Пибоди.
– Ах. Как изысканно, – говорит. – Очень майски-цветочно. Пибоди. Из таких фамилий, которые рождаются на губах. Пибоди. – Произносит быстро, подчеркивает взрывные звуки. – В отличие от Колтона – эта фамилия зарождается целиком в горле.
Произношу обе фамилии и смеюсь. Он прав.
Рассказывает, что у них с сыновьями есть пополняющийся список таких вот названий мест, которые взрываются на губах. Перечисляет несколько: Пепперелл, Биддефорд, Маттапойсетт, Синнабон>80.
– Уж синнабоны вы им есть не позволяете.
– В смысле?
Подражаю его бурчанию:
– “Никакого шоколада!” А сами три порции сахара в кофе кладете.
Смеется.
– Кто вы? Откуда взялись?
– Вы меня уже видели. Ну или я вас видела.
– Где?
– У вас на книжной тусовке. На Эйвон-Хилл.
– Этим летом?
Киваю.
– Вас там не было.
– Была.
– Я бы заметил, уж поверьте мне.
– Я там была. Шикарный дом. Мансардная крыша. Вы сидели в гостиной, подписывали книги.
– “Ирис” обслуживал?
– Я не работала. Пришла со своей подругой Мюриэл.
– Мюриэл. Мюриэл Бекер?
Киваю.
– Дружите?
– По сути, только с ней и дружу тут. Ну и с Гарри.
– Гарри из телефона?
– Угу.
Прищуривается.
– Вы с Мюриэл подруги. Ага, окей, понятно. Она хорошая писательница.
– А то.
Он останавливается.
– Вы тоже писательница?
Подозреваю, что это может его оттолкнуть.
– Я официантка.
– Вы писательница. – Ему это совсем не нравится. Откидывает голову. – Первая женщина, от которой у меня не встают дыбом волосы, – и писательница.
– Кажется, вам с этим нелегко.
– Я не хожу на свидания с писательницами.
– Кто сказал, что это свидание?
– Это свидание. Мое первое свидание за долгое время. Прошу вас, не говорите, что это не свидание.
Боб выбирает этот миг, чтобы поставить задние ноги между передними и выложить мягкую бурую петлю какашки под японскую сирень. Оскар достает из кармана пластиковый пакет. Сует в него руку, сгребает собачью кучку, выворачивает пакет наизнанку, вяжет двойной узел. Пересекает дорожку, закидывает пакет в мусорный бак, возвращается.
– Вы поэтому здесь? Поэтому были со мной вся такая кокетливая в ресторане?
– Кокетливая? С вами? С ворчливым папашей, который не в силах смотреть в глаза?
Он очень тихонько хмыкает.
– Мне понравились ваши мальчишки, а не вы. Не сказала бы, что заигрывала с ними, но их забота о вас меня тронула. Джон так старался, чтобы получился особенный день.
Кивает. К попе Боба подбегает далматин без поводка, обнюхивает, отскакивает. Оскар вытирает нос тылом ладони.
– Вам, стало быть, известно – об их матери.
– Я старалась облегчить непростой день.
– И поэтому согласились на мини-гольф – из-за них?
– Из-за них – и из-за вашей записки. Со всеми этими зачеркиваниями.
– Тот парень стоял у меня за плечом, читал каждое слово. Подумать не давал. – Вновь трет нос.
– Слегка утратили форму.
– Конечно. – Тянется ко мне обеими руками, но собака сопротивляется. Он отпускает поводок, пес замирает, садится, смотрит на нас. Оскар опускает предплечья мне на плечи – так, будто много раз проделывал это раньше.
– Вы услышали про то, что волосы дыбом не встают, да?
– Я ходила на свидания только с писателями. – Цепляюсь пальцами за его плечи. Сильный, тугой. Мы развернуты бедрами друг к другу. – Ни разу не складывалось потом.
– Значит, я всего лишь следующий в череде.
– В длинной череде.
Что-то вроде ястреба пикирует с вершины дерева к нам, Оскар вздрагивает. Ястреб скользит вверх, на другую высокую ветку.
– Вы и впрямь дерганый среди деревьев.
– Можно я тебя поцелую до того, как они напрыгнут?
Киваю.
Целует меня, отпрядывает, целует вновь. Без языка.
– Ни разу еще не приглашал официанток на свидание. – Еще один целомудренный поцелуй. – Я так не функционирую. – Губы у него мягче, чем кажутся.
– И как же ты функционируешь?
– Я был женат одиннадцать лет. Все мои навыки устарели.
Подбирает поводок Боба, идем дальше. Сворачиваем на Хвойную тропу – узкую безлюдную аллею. Спрашиваю, как жена умерла. Говорит, рак, и рассказывает, что потом еще три года гневался. Ничего другого не было, говорит. Ни любви, ни печали. Лишь гнев, как громадная красная мигалка, весь день, три года напролет. Рассказываю, что у меня в феврале умерла мама. Пытаюсь придумать, как описать ему это, но ничего не идет на ум. Он извиняется за то, что не знает, каково это – потерять мать. Говорит, едва ли не труднее всего оказалось то, что его сыновьям в два и пять лет пришлось пережить то, что сам он еще не пережил.
– Когда умрет моя мама, они будут меня утешать, – говорит он.
Поднимаемся на холм и спускаемся другой тропой, окольно возвращаемся к сирени.
Оскар останавливается.
– Здесь мы впервые поссорились. – Отмечает место, выводя крест ботинком. Отступает на несколько ярдов. – А вот тут… – еще один “Х”, —…помирились. – Возвращается ко мне и берет за руку. – Весной, когда цветет вся сирень, здесь великолепно. Тогда и вернемся.
На моем автоответчике:
– Привет, Кейси. Как ты? Я только что вернулся в город. Несколько минут назад. М-м. Я это сообщение не продумывал, если честно. Просто надеялся поговорить с тобой. И увидеться. Сходить на свидание. Я там же, 867-8021. Надеюсь, у тебя все хорошо. Я – путем. До скорого.
В 1932 году молодой англичанин Эндрю Бэнксон ведет одинокую жизнь на реке Сепик в одном из племен Новой Гвинеи, пытаясь описать и понять основы жизни людей, так не похожих на его собственных соплеменников из Западного мира. Он делает первые шаги в антропологии, считая себя неудачником, которому вряд ли суждено внести серьезный вклад в новую науку. Однажды он встречает своих коллег, Нелл и Фена, семейную пару, они кочуют из одного дикого племени в другое, собирая информацию. В отличие от Бэнксона, они добились уже немалого.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…