Писатели & любовники - [36]

Прослушиваю еще раз. Шорох и смешок, вроде икоты, на середине фразы про то, что он это сообщение не продумывал. Проигрываю запись в третий раз и жму на “стереть”.

На следующей неделе отправляюсь на прижигание. Врач и медсестра показывают мне схему шейки матки – плакат на стене. Похоже на розовую сигарету. Нижний конец – отверстие, откуда вылезает ребенок. Они собираются прикурить тот конец.

В шейке матки нервных окончаний нет, объясняют они, поэтому местное обезболивание не понадобится. Но слышен этот жуткий щелчок, и вскоре кабинет наполняется запахом, который хочется немедленно отнюхать обратно – и не получается. У них работа такая, думаю я, – нюхать паленую шейку матки.

После встречаюсь с Мюриэл в “Бартли”⁸¹.

– Звук был, как от электрической мухобойки. И воняло. Будто одновременно жгут волосы, кожаную обувь и лососевую икру.

Мюриэл смотрит на свой бургер.

– Замолчи, пожалуйста.

– И я все же вспомнила и рассказала ему о своих циклах и о том, что больно, и он сказал, что я, возможно, “кандидат” на эндометриоз. Это влияет на фертильность, говорит. Не лечится и не вылечивается. То есть я должна одинаково бояться и залететь, и не залететь никогда в жизни. – Съедаю одну картофельную палочку. Бургер – не могу. – Как тебе пишется?

Она качает головой.

– Никак не могу закончить чертову войну. Каждый день сажусь и пытаюсь ее закончить – и никак.

– Большая война. Два фронта. Нешуточное дело.

– Кажется, я нервничаю из-за той сцены.

– На озере?

– Ага. – Замысел сцены на озере возник у Мюриэл прежде всего остального. Все прочие замыслы выросли вокруг той сцены. – Как-то мне колченого.

– Да просто вычеркни – и дело с концом.

– Не понимаю, почему мне так кажется. Все равно что страх половой неудачи. А ну как я не смогу от нее стояка добиться?

– Твои читатели лягут с тобой ложечкой и скажут, что это нисколечко не важно и случается с кем угодно.

– У меня вся книга – из-за этой сцены.

– Нет. Может, когда-то была, но теперь уже нет. Отпускай. Это не рассказ с идеальной кульминацией. Это кавардак.

– Ага, это понятно. Роман – долгая история, в которой что-то не так, – цитирует она. Эта строчка ходит по рукам, и ее приписывают самым разным писателям.

– Просто отведи их к озеру, и пусть сделают все, что нужно.

Мы всегда рассуждаем уверенно, когда речь о чужой книге.

Маленькое издательство, где она работает, отправляет ее в Рим на какую-то конференцию. Некоторое время она колеблется, не позвать ли ей с собой Христиана. Говорит, в конце концов позвала.

– Отказался. Говорил на первом же нашем свидании, что всю жизнь хотел в Италию, а теперь отказывается не задумываясь.

– Почему? – Мысль об отъезде Мюриэл из страны мне не нравится. В животе делается холодно и пусто. Люди в поездках умирают.

– Сказал, Италия – она для романтики, для удовольствия, а не для корпоративных вылазок. Я ему говорю, что ничего корпоративного в этом нет. Это несколько литературных круглых столов. Говорит, не хочет быть прицепом в моей деловой поездке. Сказала ему, что он сексист и упертый.

– Он хочет быть особенным. И сам все время ездит по работе.

Христиан – инженер по встроенным микропрограммам. Не знаю, что это означает, но он часто бывает в отъезде на несколько дней, чуть ли не каждую неделю.

– В Детройт и Даллас/Форт-Уэрт. – Машет рукой. – Да ладно. Проясняет всё. Мне нужен человек, который поддержит, спонтанный кто-то, чтоб хватался за такие возможности. А это не Христиан, теперь понятно. Как у тебя с правками?

Я распечатала свой роман и вычитывала его, стараясь представить, будто я – кто-то другой, кто наткнулся на эту книгу в магазине. Делаю пометки по всей рукописи, забиваю правки в компьютер и распечатываю заново.

– Я не уверена, что по-прежнему вижу этот текст.

– Дай мне.

– Пока нет.

– Кейси, дай мне почитать, и все.

Хочу. Хочу, чтобы она это прочла. Но у нее в квартире горы рукописей – не только по работе, но и от каждого ее знакомого писателя, желающего знать ее мнение, а она слишком учтива и никому не отказывает.

– Тебе нужна еще одна пара глаз, Кейси. Я намерена оскорбиться, если ты мне его в ближайшем будущем не дашь.

– Ладно.

– Когда?

– Через неделю-две.

– Дата?

– Двадцать пятое сентября. – До него вроде еще долго.

– Следующая суббота. Ладно.

Двадцать пятое – это следующая суббота?

Мы возвращаемся к ней домой. Выкладываю еще немного подробностей свидания с Оскаром, забытые в обед. Впадина у него на лбу и пометка мест крестиком.

– Жуть берет, – говорит она. – Ты будто рассказываешь о совершенно другом человеке по сравнению с тем, который по средам вечером.

Заходим в ее любимый магазинчик. Хозяйка высокая, как и Мюриэл, и вся одежда здесь смотрится хорошо на высоких женщинах. Платья за сто с лишним долларов, рубашки и даже мягкие футболки – за пятьдесят с лишним. Мне в таких местах и пара носков не по карману. Все приличные шмотки у меня от мамы. Мюриэл, перебирая вешалки на стойке, напоминает мне маму. Я этого сходства раньше не замечала. Не знаю, как Мюриэл хватает денег на такую одежду – или на ее миленькую двухкомнатную квартиру на Портер-сквер. Не знаю, как вообще все справляются, платят по счетам и спят ночами.