Писатели & любовники - [30]
Приношу подносик – из наших специальных маленьких, для чеков – с тремя мятными шоколадками.
– Ваши сыновья заплатили вперед. С днем рождения.
– Что? – переспрашивает он, но я уже ухожу.
Наблюдаю, как он с ними препирается. Мальчишки лыбятся. Джеспер болтает ногами под столом. Оскар встает, встает и Джон, а Джеспер остается на своем стуле. Брат тыкает в него, Джеспер пытается тыкнуть в ответ, но промахивается. Оскар жестом велит Джону отойти, склоняется, сгребает Джеспера и закидывает к себе на плечи легко, будто шаль. Оборачивается, смотрит на официантскую станцию. Я у дальних окон, вожусь со свертками приборов, но Оскар не поворачивается так, чтобы увидеть меня. Затем уходят.
Убираю со стола: бокал с мартини осушен, сгоревшая палочка от бенгальской свечи брошена среди крошек от печенья, крем-брюле с базиликом и лавандой почти не тронуто – за вычетом слоя сахарного льда. Иван, помощник на бранчах, приходит помочь мне унести все остальное – соль, перец, порционный сахар и вазу с цветами. Снимаем розовую скатерть, остается только белая. Приношу посуду Алехандро, а когда возвращаюсь, Мэри Хэнд говорит:
– Сдается мне, у Маркуса с твоим дядькой потасовочка. – Потасовочка в бельведере. Чувствую, как воспоминание камнем падает сквозь мое тело.
Оскар – в дверях, показывает на меня. Маркус явно пытается вмешаться, но Оскар похлопывает его по руке и идет дальше. Перехватываю его на полпути. Все столики уже убраны, зал пуст, Крейг ушел, не играет никакая музыка. Слышу, как топают по лестнице внизу его мальчишки. Он тяжко дышит через нос. Я бы решила, что случилось что-то ужасное, да только знаю, что речь всего лишь о деньгах.
– Эй, – говорит он, запыхавшись. Кажется, будто мы одни в узком вестибюле, а не в громадном обеденном зале. Стоит близко, руки глубоко в карманах, плечи вздернуты. Без детей выглядит юнее, чуть ли не мальчишкой. – Обвели они вас вокруг пальца, да?
– Нечаянно.
– Не очень-то я уверен. У Джона все неплохо с математикой.
– Цены – мелким шрифтом, сильно в стороне. Никаких знаков доллара. Может, не заметил или не понял.
Он неохотно кивает.
– И вы ему это спустили.
– На нем был галстук-бабочка.
Он смотрит себе на ноги, борется с улыбкой. На нем ношеные походные ботинки с красными шнурками. Вскидывает взгляд, но не поднимает голову, и от этого глаза у него еще зеленее – в свете с террасы, что падает из-за моего плеча.
– Наверное, я бы предпочел считать его невнимательным, нежели безнравственным. Так или иначе, я вам должен шестьдесят три пятьдесят плюс чаевые.
– Я уже сдала наличку.
Он протягивает мне стопку двадцаток, только что из банкомата.
– Вам придется это принять.
Качаю головой.
– С днем рождения.
– Я не уйду, пока вы не возьмете.
Отступаю на шаг.
– Ваши мальчики хотели вас угостить. Я просто им немножко помогла. Мне пора возвращаться к уборке.
– Тогда я просто оставлю их прямо здесь. – Роняет купюры на пол. Они разлетаются. Четыре двадцатки.
– Я не буду их подбирать. – Разворачиваюсь и ухожу за официантскую станцию в кухню.
Чуть погодя меня отыскивает Маркус. В руках у него розовый конверт с белым ирисом в уголке.
– Пусть клиенты сами платят за свою еду, ага? Даже если они выглядят как Кевин Костнер.
Кевин Костнер? Оскар Колтон гораздо краше Кевина Костнера.
Маркус протягивает мне конверт.
Надписано мелким почерком без наклона:
Кейси
(интересное имя)
Не вскрываю. Кладу в карман фартука и завершаю уборку.
Когда оказываюсь на улице, свет дня застает меня врасплох. Между верхним и нижним этажами я и забыла, что работаю бранч, а не ужин. Площадь тиха. Направляюсь к реке пешком. Моя вечерняя смена начнется меньше чем через час. Я по-прежнему в форменной одежде. Солнце вышло и выжгло почти весь дождь. Ощущаю солнце спиной, теплый воздух на руках. Иду к мосту Ларца Андерсона, размышляю о Фолкнере и Квентине Компсоне>76, о Квентине думаю, как о давнем возлюбленном, – с набрякшим сердцем, о Квентине, рухнувшем под гнетом южных грехов, об угол столика он разбил стекло и вырвал стрелки у дедовских часов в свое последнее утро перед тем, как выйти из своей гарвардской общежитской комнаты и покончить с собой.
Преодолев полпути через реку, подтягиваюсь и сажусь на парапет, свешиваю ноги и высматриваю в воде тело Квентина. Как человек в Миссисипи в 1920-е умудрился создать персонажа, который кажется официантке в 1997-м живее, вспоминается с большей нежностью, чем едва ли не все знакомые ей мальчишки? Как можно создать такого персонажа? Цемент теплый. Несколько человек проходят по тротуару у меня за спиной. Легкий толчок – и я полечу вниз, как Квентин. Но не погибну. Тут не больше двадцати футов высоты, до обоих берегов плыть близко. Квентин, чтобы утонуть, привязал чугунные блины к щиколоткам.
Вскрываю конверт. Четыре двадцатки и записка. Я надеялась на записку.
Кейси,
наверняка множество липких типов приглашали вас сыграть с ними в мини-гольф. Джон и Джеспер – не липкие типы, стало быть, 2 из 3. Всю дорогу вниз по лестнице они умоляли меня пригласить вас. Вот я и приглашаю. 538-9771. Позвоню вам в “Ирис” через пару дней. Нам нравится в “Царь Тутт” на трассе-
В 1932 году молодой англичанин Эндрю Бэнксон ведет одинокую жизнь на реке Сепик в одном из племен Новой Гвинеи, пытаясь описать и понять основы жизни людей, так не похожих на его собственных соплеменников из Западного мира. Он делает первые шаги в антропологии, считая себя неудачником, которому вряд ли суждено внести серьезный вклад в новую науку. Однажды он встречает своих коллег, Нелл и Фена, семейную пару, они кочуют из одного дикого племени в другое, собирая информацию. В отличие от Бэнксона, они добились уже немалого.
Прямо в центре небольшого города растет бесконечный Лес, на который никто не обращает внимания. В Лесу живет загадочная принцесса, которая не умеет читать и считать, но зато умеет быстро бегать, запасать грибы на зиму и останавливать время. Глубоко на дне Океана покоятся гигантские дома из стекла, но знает о них только один одаренный мальчик, навечно запертый в своей комнате честолюбивой матерью. В городском управлении коридоры длиннее любой улицы, и по ним идут занятые люди в костюмах, несущие с собой бессмысленные законы.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).