Пирожки с повидлом - [2]

Проскочив несколько улиц, мотоцикл пулей вылетел на расфуфыренную воскресную Дерибасовскую.

— Сема, смотри, они уже едут по городу раздетые.

— Ну и что? Это отстали от колонны.

— Какая колонна? Сегодня не праздник.

— У них всегда праздник. Наверное, День рыбака.

— Какого Рыбака? Натана? Он же еврей. Причем здесь голая баба?

— У тебя на уме одно неприличное. Аллегории ты не понимаешь. Это русалка. Оперу Глинки видела? Или рыбачка Соня. Костя катает Сонечку на мотоцикле. Что она летом должна быть в норковой шубе?

— Когда у них была рыба, они возили шаланды полные кефали. Ушла рыба в Турцию, и они возят Соню.

— А что, она нивроку.

— Отвернись, похабник.

А рыбачка колотила по широкой спине Ицкерия загорелыми кулочками.

— Ва-валюха, кккончай драться. Не ще-щекотись, а то стану и скажу что мо-мотор зззаглох. — Перекрикивал Изя гул двигателя, который тоже заикался.

После этого случая никто не хотел прокатиться на его мотоцикле, да он больше и не приезжал на нем. Наверное, отобрали машину за моральное разложение.

А на пляже его по прежнему любили и звали на обед.

— Изя, бери своих. Иди к нам. Мы кушать будем.

— А что ууу вас сегодня в ме-меню? — подходил Ицкерий со мной к внучке, если не врет Кагоновича.

— По-послушай, Та-татьяна, — молча есть Ицкерий не любил, он отрабатывал стол, — при-привози в ссследующем году до-дочку Вооорошилова или Микояна. Кккто кккрасивше.

Внучка, если не врет, Кагановича смеется.

— Привезу все политбюро, выбирай сам.

— Давай. Только без родителей. Вождей не надо. — Делался серьезным Изя, представляя себе, как сидит он на Ланжероне посредине. А вокруг в обнимочку Хрущев и Маленков, Берия и Молотов. А сбоку примкнул к ним Шепилов.

У нас в Одессе хорошее воображение. Если бы Голливуд открыл в Одессе свой филиал, мы бы им такое наснимали. Еще тогда после трофейных фильмов. Ицкерий только говорит о вождях, а я уже вижу, как с портретов возле обкома на Куликовском поле, у нас такое тоже было между вокзалом и первой станцией Большого фонтана, сходят, еще не ставшие врагами народа, слуги народа. Вот они спускаются на Ланжерон и, на ходу снимая верхнюю одежду, остаются в длинных трусах и белых кепочках. Незагорелые животы их свисают, ручки и ножки непропорционально тоненькие. Хорошо еще, что Сталина с ними нет, недавно скончался. С его фигурой на одесском пляже делать нечего. Подходят вожди к Изе и Хрущев просит:

— Рыжий, мать твою так, посторожи одежду.

— Оооо охотно, ооо о чем речь! И вот они плывут вдоль берега в революцию, как сказал Маяковский, дальше. А потом выходят на берег и садятся вокруг Изи, как он это уже представлял. Происходит исторический момент. Одесский секретарь Синица собственоручно подносит спецпродукты. Чего тут только нет. Ицкерий открывает кастрюлю и лезет в нее поворешкой. Это паюсная икра. Несмотря на косые взгляды руководителей партии Изя начинает ее наворачивать. Блестят очки Молотова. Сверкает на солнце пенсне Берия.

— Что же это ты, батенька, — делает замечание Изе Молотов почему-то интонацией Ленина, — икогочку, того, поварешкой? Даже бугжуи до Великой Октябрьской Социалистической революции такого себе не позволяли.

— А на каком аааосновании, — отвечает ему Ицкерий, — вы, Вячеслав Михайлович на нааашем Лан-ланжероне позволяете се-себе делать мине за-замечание? Когда вы це-целовались с Ри- Риббентропом(Изя поворачивается ко мне. «Поцелуй двух Иуд» Подмигивает он мне.), Таак вот, кооогда вы с ним це-целовались перед Великой Отееечественной, я же вам неее мешал. Иии паапа, мой пааапа, который поогиб на фронте, помааалкивал.

— Лаврентий Павлович, а Лаврентий Павлович, — переходит Молотов на интонацию Сталина, — не ви ли мне рассказывали, как один политический заика пэрэпутал, а надо проверить нэ умишленно ли, наше пролетарское ухо с органом, который импэриалистическая желтая пресса изображает только в порнографических изданиях?

— А мабуть вин троцкист? — спрашивает Никита Сергеевич, укладывая отдельно взятые икринки на толстый слой розового сала…

Уже кончался август. Нужно было наесться впрок, на всю зиму. Пирожки с повидлом — не еда. Особенно, если у тебя в теле восемьдесят килограммов. И три раза в неделю тренировки.

Сорок лет прошло с тех пор, а я, приезжая в Одессу, все ищу на Дерибасовской рыжего молодого парня, и никак не могу найти. А недавно был я у мамы на кладбище. И к воротам возвращался не по аллее, а пробиваясь сквозь кустарник между могилами. Чем дальше уходил я от маминого одинокого камня, тем позже рождались люди, которых приняла земля. А вот лежит уже почти и мое поколение, сочетая не сочетаемое — камень и изображение когда-то живого лица. И вдруг — не может быть! — Ицкерий Григорьевич Учитель. Господи! Это Изя. Еще три года назад он был живым. Я увидел лицо, которое уже не знал. Грустный пожилой лысый человек не вырывался из гранита, а словно бы прятался внутрь его.

Но спрятаться ему так и не удалось — произошло чудо. Чудо, которое сорок лет назад чудом-то и не было. Лысая голова поросла рыжими густыми волосами. Рот оживила улыбка.

— Ааа, это ты? Слууушай, здесь за уууглом продают горячие пи-пирожки с повидлом. Пе-первый сорт.