Пирамида Кецалькоатля - [13]
Акатль торжественно вступил на площадь, поднял руки в спокойствии необычайном. Была на нем большая мантия из перьев, а борода — из перьев тоже — вздрагивала под яркими лучами солнца. И он сказал, отчетливо и громко:
— Братья! Тольтеки! Слушайте! Кецалькоатль не умрет! Он может нас покинуть лишь по собственной, по доброй воле, а не по воле тех, кто пожелает его распорядиться жизнью! Он пережил ту ночь, тот ураган и более не хочет умирать! Так говорил он! Не умрет! Но мы должны ему дать силу. Готов теперь его народ помочь ему вернуться из тумана. Мы принесем Змею из подземелья и поместим ее на площади пустой! Мы будем поклоняться ей, плясать и пеньем ублажать! Ей жертву нашу принесем: пусть силу даст Змея страдающему Брату-близнецу! Дадим ей свою кровь, кровь сердца нашего народа! Кецалькоатль не умрет!
Народ утешился. Одни пошли в пещеру за Змеей, другие за город встречать Кецалькоатля.
Воины несли его, не зная отдыха ни днем ни ночью. Он прибыл в Тулу без сознания, совсем без сил. Вернулся с ним и крест полусожженный из похода. Кецалькоатля повстречали все, от мала до велика. Народ решил нести его в Дом радости народной, в светлицу самую большую, хотя еще не завершенную, но стены там цветными перьями и тканями убрали. Там тело умирающее возложили на мягкую широкую циновку.
Акатль и знахари не отходили от него, водою обмывали, меняли снадобья и бодрствовали ночь, былые его силы призывая. Но улучшенья не было, никто не мог помочь.
На следующий день Акатль с крыльца к народу обратился:
— Пришел он с жизнью к нам и будет жить. Но подоспело время умилостивить Брата-близнеца для исцеления Кецалькоатля! Мы из пещеры вынесем Змею и солнцу отдадим. Мы вознесем ее на нашу Пирамиду и будем строить для нее другой прекрасный храм, как строить нас учил Кецалькоатль. На камнях новой Пирамиды мы знаки высечем Змеи Пернатой и нарисуем ее красками такими, какие ей угодны будут. Но прежде сделаем иное. Пусть кровью люди оросят дорогу к храму от пещеры и окропят своею кровью место, где станет возлежать Змея. То будет жертва нашей доброй воли, всех тех, кто сердцем предан нашему Кецалькоатлю.
Мы не останемся одни на белом свете! Он снова станет нам отцом. Он снова будет с нами! Нам более не быть во тьме! Он будет свет наш, истина и путь! Об этом Брата-близнеца просить мы будем! Пусть нам его вернуть поможет. Мы отдадим свое и для себя попросим. Пусть каждый сделает, что должен сделать!
Народ послушался Акатля и оросил от храма до пещеры дорогу кровью и слезами. Людские слезы и людская кровь обитель темную Змеи омыли. К рассвету следующего дня Змею Пернатую уже влачили из пещеры. Неистово гудели тепонацтле, свистели флейты, раковины выли. Дикий шум ни на момент не утихал, пока Змею и Древо жизни тащили в храм на старой пирамиде. Акатль шел впереди, поддерживая голову Змеи. На нем сияли золотые украшенья и драгоценности Кецалькоатля, пышные одежды развевались. Змею внесли на Пирамиду. И вот Змея уже на Пирамиде. Ее обсидиановые очи грозно и таинственно блестели. Акатль заботливо поправил ей наряд из перьев многоцветных. Действительно, она была великолепна.
Торжественный обряд закончился к заходу солнца, потом Акатль велел народу к Дому собираться, туда, где был Кецалысоатль, и тихим шепотом просить за жизнь того, кто был им как отец, молиться за него всю ночь. Так люди в точности и поступили.
Акатль меж тем поил Змею своею собственною кровью. И горевал, что боль убитых четверых тамемов не может слиться с его болью. Тех четверых тамемов, молчаливых, безропотно переносивших тяготы судьбы, Акатлю в этот миг недоставало: к ним он взывал о помощи и звал обратно в жизнь.
Так истекла половина ночи. Акатль пришел в экстаз. Он оторвался от реальности и мира. Он стал Змеей. Он стал самим Кецалькоатлем. Он стал его отцом и матерью. Он стал Вселенной, вращавшейся вокруг своей срединной точки. Солнце и созвездья плыли медленно вокруг него, а он, почти не сознававший ничего, легчайший, невесомый, был в центре всех и вся. Он плохо понимал, течет ли время, миг прошел иль вечность.
Внезапно световой поток разлился речью, и каждая звезда, сверкнув, оборотилась словом, и он услышал свое имя.
— Акатль! Акатль! — Это Татле его почтительно и тихо окликал, испуганный страдальческим лицом, безумными глазами и в кровь искусанными сжатыми губами. — Ты сделай что-нибудь! Кецалькоатль умирает! Проснулся он, но нас не узнает! Он много слов сказал на языке нам непонятном, потом кричал: «Бог! Бог! Человек! Народ!» — и снова там лежит, как мертвый!
— Иду, — сказал Акатль чуть слышным, тусклым голосом. — Я снова вытащу его на берег. Опять схвачу за бороду! Опять поить, кормить его я буду! Верну его своей земле! Я дам его любимому народу. Я это сделаю! Я сделаю! Я видел! Пойду за ним в пылающую сердцевину всей Вселенной! За ним пойду во мрак и в бурю! Оттуда вытащу его на землю, в эту вторую половину мира, своими сильными руками, своею кровью! Час настал. Пришел мой час, я ухожу! Иду!
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).