Пионер, 1954 № 06 - [5]
- А у нас ёлка будет? - спросил однажды Антон, стоя вот так у новогодней витрины.
- Будет, - ответила Изюмка уверенно.
Но Антон смотрел на Зину и ждал ответа.
Будет у них ёлка или нет? Зина и сама не знала. Отцу некогда сходить за ёлкой. Значит, надо самой? А как она её купит? А как донесёт? Может, обойтись без ёлки?…
Зина поглядела на ребят и встретила две пары глаз, устремлённых на неё. Сердце у Зины чуть-чуть сжалось.
- Будет ёлка, конечно, будет! - поспешила ответить она.
«Нет, непременно куплю им ёлку!»
До Нового года оставался один день. А перед Зиной стояла гора дел и забот, и она не знала, как ей справиться. Только что кончилась вторая четверть. Отец настрого приказал:
- Дома делай только самое необходимое, уроков не запускай… Дома потом и выстирается и вымоется. А сейчас самое главное: учись.
И Зина большие хозяйские дела всё откладывала да откладывала. Отметки в табеле были хорошие, но Зина была недовольна: затесались две четвёрки - по русскому и по географии. Уже не круглая пятёрочница. Конечно, с такими отметками закончить полугодие не стыдно. Лида Лимонова, например, которая только и держится на тройках, могла бы позавидовать Зине. Но что из этого? Зина-то всегда была круглой пятёрочницей!
Огорчился этим и отец, но виду не показал, а сделал весёлое лицо и сказал Зине:
- Молодец! Норму держишь! Не хуже, чем у людей, а?
Зина тоже постаралась улыбнуться, однако для ответа не нашлась.
- Ну, а теперь как же, дочка, у нас с хозяйством будет? - спросил отец. - За что приниматься? Ведь послезавтра праздник.
Зина окинула взглядом комнату. Скука давно не мытого и не чищенного жилища смотрела изо всех углов - запылённые цветы, застиранная, плохо проглаженная скатерть, смятые чехлы на диванных подушках… Эти подушки где только не побывали - и на полу под столом, когда Антон и Изюмка устраивали себе там квартиру, и в углу за диваном, где они строили пещеру… А уж про пол и говорить нечего. Зине трудно было мыть полы: не хватало времени и не хватало сил.
- А ещё целый бак белья нестиранного, - прошептала Зина, подытоживая запущенные хозяйские дела.
- Да. - Отец подавил вздох и только крякнул, словно поднимая большую тяжесть.
Зина сжала губы и молча глядела на отца. И хотя оба они молчали, каждый из них знал о тяжести, лежавшей на сердце другого.
«Береги отца… береги отца…» - эти слова прозвучали в воспоминании так отчётливо, будто Зина сейчас снова услышала их. - А как же мне беречь его? Вон он какой худой, чёрный, и морщины на лбу… Раньше всегда бритый ходил, чистый, причёсанный… А сейчас? Вон как борода-то поседела… И на висках седина. А рубашка… ворот-то какой заношенный!»
Зина ещё крепче сжала губы и, чтобы отец не увидел, что к глазам её подступили слёзы, отошла к окну, раздвинула шторы. Морозные стёкла переливались огоньками при свете уличного фонаря, а в круглые проталинки глядел синий вечер.
«Не смей, - приказала Зина сама себе, - не смей плакать! Не смей!»
Это помогло. Будто кто-то посторонний приказал ей, и Зина, переведя дух, отошла от окна.
- Ну и что же? - бодрым голосом начала она, снова подойдя к отцу. - Вот как возьмёмся завтра все сразу, да всё и сделаем! И квартиру вымоем. А бельё я сегодня ночью немножко постираю.
Отец поглядел на неё и усмехнулся.
- Постираешь! Эх, ты, канареечка моя! Да где ж тебе с бельём справиться?
- Вот и справлюсь, - горячо возразила Зина, тронутая ласковым словом «канареечка». У них в семье такими словами зря не разбрасывались, - А ты, папочка, пойди побрейся, и новую рубашку надень, и причешись как следует!
- Ну, я и так хорош, - усмехнулся отец. Но Зина не отступилась:
- Хорош! Вот так хорош! Папочка, а если бы мама тебя таким увидела, что бы она сказала, а?
Отец вдруг встал и подошёл к зеркалу. Он глядел на себя в зеркало немножко изумлённым взглядом, будто был не совсем уверен, он ли это.
Антон, который строил для Изюмки домик из карт, оглянулся на отца и засмеялся:
- Папка сам себя не узнал!
- Да-а… - Отец покачал головой, не спуская глаз со своего отражения. - Вот это да-а…
И, виновато поглядев на Зину, провёл рукой по колючим щекам и взлохмаченной голове.
- Да, она меня, пожалуй, и домой-то не пустила бы, - сказал он. - Просто бродяга какой-то!
В дверь постучали. Вошла тётя Груша. Она была приземистая, широкоплечая, скуластая, говорила грубым голосом с хрипотой. Но тётю Грушу любили все - и рабочие на заводе, и соседи по квартире, и все ребятишки во дворе. Из её небольших ярко-синих глаз глядела горячая, добрая душа.
Изюмка и Антон, как только появилась тётя Груша, уронили свой карточный дом, подбежали к ней и ухватились с двух сторон за её наглаженный синий фартук.
- Ну вот, ну вот, - загудела тётя Груша своим простуженным басом, - свалите с ног-то!… А кто поднимать будет?
Она пошарила в карманах и достала два мятных пряника - розовый и белый.
- Мне розовый! - закричал Антон.
- И мне розовый! - ещё громче закричала Изюмка.
- Начинается! - с упрёком сказала Зина. - Это вместо того, чтобы спасибо сказать!
- Спасибо! - крикнули ребята в один голос. Но Изюмка тут же добавила:
