Пионер, 1951 № 12 - [10]

- Спасибо!

Марфа Тихоновна низко поклонилась председателю, потом деду Антону и, величаво повернувшись, пошла со двора.

- А, домовой тебя задави! - рассердился дед Антон. - Ничего понимать не хочет!

Вечером, когда убрали после ужина со стола, Марфа Тихоновна села писать заявление об уходе. Крупные кривые буквы, выведенные рукой самоучки, медленно, но твёрдо вставали одна к другой.

Настя с Дуней Волнухиной сидели в горнице. у тёплой печки и по очереди рассказывали друг другу сказки. Отец тут же в горнице сидел на диване, просматривая газеты.

Вошла мать и вполголоса сказала отцу:

- Прохор, там мать какое-то заявление пишет. Случилось, что ли, что?

Прохор поднял брови:

- Не знаю!

Он отложил газету и вышел в кухню:

- Мать, ты что это? «Прошу меня уволить!…» Ты что, с работы уходишь?

- Ухожу, - ответила Марфа Тихоновна, - и с работы ухожу и из колхоза ухожу.

Прохор сел с ней рядом:

- Ну, с работы, конечно. Уж не молоденькая! И отдохнуть пора. Но вот из колхоза?… Это что же означает?

Марфа Тихоновна, приподняв брови, устало глядела в сторону:

- То и означает. Без работы я жить не могу, а делать мне здесь больше нечего. К Нюше пойду, у неё дети маленькие. С ними нянчиться буду. А что мне здесь делать?

Прохор полил плечами:.

- В доме всегда дело найдётся!

Настя не подозревала, о чём разговаривают отец с бабушкой. А мать, делая вид, что читает газету, стояла у кухонных дверей и слушала. Тонкие чёрные брови её сошлись от напряжения, губы сжались.

Марфа Тихоновна подумала, помолчала…

- Нет уж, - сказала она, - не хочу. Не хочу я в этом колхозе оставаться. Пускай работают без меня. Пускай Катерина лучше сделает. А вот ещё что в районе им на это скажут, мы ещё посмотрим! Всё-таки на почётной доске я первая из всего района была!

Марфа Тихоновна взяла перо и снова начала ставить одну к другой крупные, твёрдые буквы.

- Ну, если ты с председателем не поладила, то мы-то тут при чём? - обиделся Прохор. - Почему же и от нас бежать? Далее перед народом совестно: что скажут…

- Мне всё равно, что скажут. А я уйду.

- Ну что ж, воля твоя… - Прохор встал. - Хочется к Нюше - иди.

- И уйду!

Дед Антон, услышав на другой день, что старуха Рублёва подала заявление об уходе, далее растерялся от неожиданности.

- Ты что это задумала? - закричал он, войдя в телятник. - Да с чего ж это ты?

- Поработала, хватит, - ответила Марфа Тихоновна.

И сколько ни уговаривал её дед Антон, сколько ни убеждая, ничего другого от неё не услышал.

Вечером к Рублёвым зашёл председатель.

- Что ж тебя вынуждает, Марфа Тихоновна, так круто поступать? - спросил он. - Давай поговорим, может, договоримся?

«Испугались!. - усмехнулась про себя Марфа Тихоновна. - Заговорили!»

Председатель подметил эту усмешку и нахмурился:

- Я работать тебя не неволю и задерживать не имею права, из годов ты уж вышла. Но думаю, что поработать ты ещё можешь, организатор ты хороший, чего ж дело зря бросать? Вот к новому году в новый двор переберёмся…

- В телятник без печек… - договорила Марфа Тихоновна. - Нет уж, - ответила она на все речи председателя, - нет уж, отпусти. Ничего у нас с тобой не выйдет. Вы по-моему работать не хотите. А я по-вашему не могу. Стара я уже. На покой нора. Ну, а если вам что от райкома будет, меня не вините!

Напоминание о райкоме словно ударило председателя/ Он встал.

- Хорошо, - сказал он, - я сейчас зайду в правление, подпишу твою просьбу. И па собрании буду голосовать, чтобы тебя отпустили. За то, что помогла нам в трудные годы, спасибо. А насчёт райкома, я думаю, райком сам разберётся, кто прав, кто виноват.

И, заметив Настю, которая стояла, прижавшись к притолоке, и слушала их разговор, улыбнулся ей:

- Ну что, шеф? Уходит бабка-то. Придётся тебе на смену выходить. А?

Настя хотела ему что-то ответить, но вдруг опустила голову и залилась слезами. Председатель искоса взглянул на Марфу Тихоновну: она сидела ещё более гордая, ещё более замкнутая, с горькой и насмешливой улыбкой в уголках тонкого рта. Никита Степанович понял, что старуха глубоко уязвлена его скорым согласием отпустить её и теперь сговориться с ней уже нет никакой возможности.

Миновало ещё несколько дней. И вот наступило утро, когда Марфа Тихоновна встала, как всегда, до зари, оделась и села на лавку, не зная, за что взяться. От работы её освободили, из колхоза отпустили… Живи, как душе хочется!

В доме ещё спали. Марфа Тихоновна неслышно вошла в горницу, задумчиво поглядела кругом. Так же неслышно вышла на улицу… Вся жизнь прошла в этом доме, под этими берёзами. И хорошее и плохое. Это был её дом, её двор, её палисадник…

После завтрака Марфа Тихоновна стала собирать свои вещи - платье в клеточку, которое надевала по праздникам, полотенце с широкими кружевами, кофты, платки…

Невестка, забыв, что на столе стоит немытая посуда, молча смотрела, какстаруха увязывает свой узелок. Прохора не было: он пошёл за лошадью, чтобы отвезти мать. Настя была в школе. Тихонько напевал ветер в трубе, гудели за стеной электрические провода…

«Неужели и в самом деле уйдёт? - думала невестка. - Неужели решится?»

Но когда заскрипели у крыльца полозья пошевней и голос Прохора остановил лошадь, она вдруг поняла, что старуха действительно уходит из дому.