Пионер, 1951 № 12 - [11]
- Мамаша! Мамаша! - порывисто сказала она. - Да что же вы делаете? Да что вы, одумайтесь! Из своего дома!… Из своего колхоза!… Как будто выгнанная… на старости лет! Да бросьте вы это! Останьтесь с нами.
Но Марфа Тихоновна уже надела своё новое синее с рыжей лисицей пальто. С каменным лицом, не глядя в глаза невестке, она поклонилась ей:
- Прощайте. Не поминайте лихом. А что ж мне колхоз? Там тоже колхоз есть. - И вышла на улицу.
Невестка, накинув платок, последовала за ней.
Стоя на крыльце, она долго смотрела вслед убегающим пошевням. Рядом с крупной, широкоплечей фигурой Прохора Марфа Тихоновна казалась маленькой, слабой… И что-то такое понурое было в её опущенных плечах и вдруг поникнувшей голове, покрытой большой тёмной шалью, что у невестки больно сжалось сердце.
- Ах, человек! - расстроенно прошептала она. - Никогда, никогда она уступить не может! И людей и себя до смерти замучит… И прежде всего себя!
Настя пришла из школы. И сразу почувствовала какую-то неясную перемену в доме. Бабушкиного полотенца, которое всегда висело у двери, не было, шали её тоже не было…, Только полушубок, в котором бабушка ходила в телятник, висел на гвоздике - старый и уже никому не нужный.
Мать что-то шила, сидя в кухне у окна.
- Доставай суп из печки, - сказала она Насте, - молоко в кринке на лавке.
Настя тревожно обернулась к матери:
- Мама, бабушка уехала?
- Уехала, - ответила мать. - Совсем?
- Совсем.
- Как же… Как же это совсем? - у Насти задрожал голос. - Мама, что же ты её не уговорила?
Мать невесело усмехнулась:
- А разве нашу бабушку можно уговорить?
- Можно! - горячо возразила Настя. - Если бы я дома была, я бы уговорила! Я бы ни за что её не отпустила, ни за что! А отец её повёз?
- Повёз.
- Ну зачем же он её повёз? Не надо бы!
- Ну, так она пешком ушла бы. Садись, обедай!
Настя нехотя поела. Она даже и не заметила, что суп её любимый - с грибами - и что в молоке плавает толстая румяная пенка.
- Мама, - сказала она, отставляя кружку с недопитым молоком, - а что если мне туда сбегать, а?
- Куда?
- Ну, к тёте Нюше! За бабушкой! А? Уговорю её, она и приедет обратно.
Мать подняла от шитья свои тёмные мягкие глаза.
- Сейчас ты её не уговоришь… А вот пройдёт несколько деньков, тогда и сходим…
- А ты думаешь, что соскучится? Мать улыбнулась:
- Думаю, что соскучится… - И, вспомнив понурые плечи и опущенную голову сидевшей в санях Марфы Тихоновны, добавила: - Сердце-то у неё не каменное.
После обеда Настя вышла на улицу. Сверкал и блестел морозный денёк. Яркосинее небо, ярко-синие тропки среди розовых сугробов, искристые огоньки на снегу…
Далеко видно кругом в ясный день. Улица лежит, озарённая солнцем, будто праздничная. Ребятишки катаются с горки, кричат, смеются… Промчался на Ласточке конюх Тимоша, снежные комья разлетелись из-под копыт…
На душе у Насти было тяжело. Уехала и не простилась со своей внучкой!
Настя долго стояла у калитки. Нужно было идти к Наде Черенковой, сговорились вместе делать уроки, но Настя почувствовала, что ей сейчас и не до Нади и не до уроков.
- Пойду к Катерине, - решила она, - расскажу ей…
Насте почему-то казалось, что именно Катерина знает, как ей быть и как вести себя в такую тяжёлую минуту, и что именно Катерина скажет ей сейчас самые нужные слова…
Около нового двора собрался народ - доярки, телятницы… Тут же стоял председатель Никита Степанович, разговаривал с техником. А вот и Катерина вышла из телятника в накинутой на плечи чёрной жакетке - белолицая, сероглазая, с морозным румянцем на свежих щеках. Увидев Настю, она приветливо улыбнулась ей:
- Редко, редко навещаешь нас, дорогой шеф! Пора бы за работу как следует браться! Это что ж такое? Пионеров в колхозе не сочтёшь, а животноводством никто не интересуется.
- Да нет, Катерина! - прервала Наста, и её тёмные, как вишенки, глаза засветились. - У нас теперь животноводов много! После моего доклада о Костроме - помнишь? - у нас много ребят записалось за телятами ходить… Но только мы пока занимаемся теорией - читаем, доклады делаем. Мы хотим подготовиться как следует, понимаешь?
- А практикой что же, не хотите заняться?
- А потом и практикой. И мы всё бабушке доказали бы… Только вот, Катерина, как же теперь быть? - Настя заглянула в глаза Катерине. - Ведь бабушка-то ушла!
Катерина чуть-чуть нахмурилась. В словах Насти ей почудился упрёк, словно это она выжила из колхоза старую телятницу.
- Ну, что ж теперь делать? - возразила она. - И напрасно, конечно, ушла. Но ведь телята-то остались. К тётке Надежде приходите, теперь тётка Надежда вместо бабушки.
Телятница Надежда, услышав своё имя, обернулась. Худощавое лицо сё было озабочено и заплакано.
- Ну; что ж,приходите, - сказала она, - дела найдутся. А помощь, конечно, нужна. Трудно будет, ох, боюсь! Трудно мне будет без Марфы Тихоновны. Твёрдая у неё рука была… А я - что там! Не знаю, и справлюсь ли!
- Ну, что ты, Надежда! - стараясь подбодрить её, сказала Катерина. - Да разве ты одна? У тебя вон Паша - опытная работница. И потом, как ты думаешь, не вернётся ли Марфа Тихоновна к нам обратно? Может, посмотрит, что у нас дела хорошо идут, увидит, что неправа была, поверит нам, да и вернётся.
