Пионер, 1951 № 02 - [10]
Осветив листья дерева молифа, горячий отсвет красного огня пропал в темноте.
Опустела фанза. Спал на бабушкиных руках маленький Шао.
«Для всех, - думала бабушка Гуан, - сын и внуки ушли для всех!» Она не могла понять: как это для всех? Не могла понять: как сын, её любимый сын, ласковый, заботливый, покидает своего маленького сына, идёт куда глаза глядят? Почему он думает обо всех и забыл о ней, о старой Гуан? Как мог он оставить фанзу, оставить полтора му земли, бросить на её руки маленького Шао?…
При одном воспоминании о далёкой дороге на север у бабушки начинала кружиться голова: ноги у бабушки, по старинному обычаю, в раннем детстве были туго-натуго забинтованы бинтами и на всю жизнь остались крохотными и слабыми, как у пятилетней девочки. Ходила бабушка, переваливаясь с боку на бок, по-утиному, мелкими, неуверенными шажками.
- Такую даль пройти надо, - горевала бабушка, вспоминая своего сына и внуков, - такую даль! Мне за село трудно выйти, а они на далёкий Север пошли!
И думала, что это за Север такой и почему разговаривают о нём шёпотом.
Бабушка Гуан должна была заменить Шао и отца и мать. Она, как могла, скрашивала мальчику жизнь: ласковым словом и нежностью, лишней мисочкой жиденькой похлёбки, сказками. Сказки Шао Янь любил слушать и рассказывал сам, за это уважали его все, даже самые сильные мальчики Лицзяна. Шао Янь никого и ничего не боялся, любил меряться силой и всегда ходил со свежими и заживающими царапинами: не мог успокоиться до тех пор, пока не побеждал своего противника если не силой, так хитростью.
От того, что часто приходилось бороться с мальчиками лбами, на лбу у Шао Яня появился даже какой-то нарост. Мальчик трогал его рукой и задумчиво говорил:
- Рога растут… или мозоль такой… Впрочем, он не беспокоился: у японского солдата, завезшего в Лицзян этот способ борьбы, на лбу как будто камень образовался: так затвердел его лоб.
Бабушка вырастила мальчика, выкормила, и теперь они жили в маленькой фанзе на одной из окраин села Лицзян. Шао Янь работал у помещика Чена, зарабатывая кое-что на пропитание, а бабушка шила из материи тапочки - се. Весь бедный люд села покупал у бабушки се. Она делала их на совесть, двух пар хватало человеку на год; такие прочные! Верх бабушка шила, сложив материю в три слоя и прошив её самой толстой ниткой, а на подмётку не жалела пятна-дцати слоев ткани. К тому же каждый мог подшить себе ещё одну подмётку из собственного материала.
Шао Яню работать приходилось много. Трудиться он начал с трёх лет. Трёхлетию малышей Чен - самый богатый из лицзян-ских помещиков - нанимал за еду растирать табачные листья. Под плетёной из лозы крышей, похожей на огромную, перевёрнутую вверх дном корзину, работали малыши. Связки табачных листьев сохли на вбитых в землю столбах. Жёлтые сухие листья лежали кучами на земле. В воздухе под навесом носились золотые пылинки, от них у детей краснели глаза. Трудно было дышать, дети часто чихали.
У Шао Яня остались в памяти от тег дней только огромные листья, которые хрустели, крошились в руках, и воспоминание: утром и вечером за работу дадут поесть -дважды в день гаоляновая похлёбка.
Шести лег Шао Янь заработал первую мерку проса. У мальчика не было сумки -пересыпать заработанное. Он снял с себя рубашечку, связал рукава. Проса было немного, но оно было драгоценностью для Шао Яня. Он обегал всё село, похвалился и перед взрослыми и перед однолетками, и нужно было видеть сияющие счастьем его глаза, когда он давал кому-нибудь из мальчиков подержать просо.
- Смотри, не рассыпь у меня! - предупреждал он сурово.
Бабушка Гуан, со двора заметив внука, вышла встретить его.
- Бабушка! - ещё издали кричал Шао Янь. - Посмотрите! - и делал вид, будто ему очень тяжело нести.
Бабушка Гуан только вздохнула да подумала: если бы мать, если бы отец увидели Шао Яня в эту минуту!
Когда Шао Яню исполнилось семь лет, Чен нанял его перебирать рис и заплатил ему полмешка риса за целый год работы: мальчик трудился с рассвета до темноты, с восхода солнца до глубокой ночи. С восьми лет он был носильщиком, пахарем, он сажал и полол вместе с женщинами овощи, чистил на кухне посуду, ухаживал за деревьями в саду, носил воду, стирал на речке одеяла помещика, копал оросительные канавы в поле, подметал двор. Он выполнял всевозможные работы наравне со взрослыми, но получал гораздо меньше. Расплатившись со взрослыми работниками, надсмотрщик Чена начинал расчёт с детьми. Делалось это так: если малыш был надсмотрщику по пояс, то он получал половину платы взрослого, если ниже, - третью часть. Надсмотрщик был высокого роста, и редко кто-нибудь из девочек и мальчиков приходился ему по пояс. Шао Янь, едва достигавший надсмотрщику до живота, получал третью часть того, что ему следовало.
- Разве он смеет так делать? - возмущался мальчик, возвращаясь домой, - Я ведь работал, как взрослые!
- Не кричи, Шао Янь! - успокаивала бабушка. - Ты, может быть, не заметил, что сделал меньше? Он надсмотрщик, у него глаз зоркий. Тебе кажется, что ты много сделал, а он видел, что меньше, чем надо…
Но бабушка говорила так только потому, что боялась: услышит надсмотрщик и совсем не возьмёт на работу. А на один бабушкин заработок не проживёшь…
