Пиноктико - [70]

Шрифт
Интервал

Я обернулся, чокнулся шампанским… С кем, не помню… И вместе с толпой мюнхенских швулей и затесавшихся в их ряды гетерогенных художников и гетер… Переместился ещё на один шаг… Точнее, на год — вперёд…

Небо теперь, что называется, было в алмазах, и это отвлекло меня от камней, которые я разглядел в своей памяти сквозь крышку «Царства кристаллов»… Кстати, теперь видно было, что там тоже встречают Новый год — работники музея, надо было полагать… Хранители коллекции принца Люитпольда…

Чёрные силуэты появились на балконах здания, и даже я увидел, как на крыше выросли две тёмные фигурки… И стояли там неподвижно, обнявшись, на фоне озаряемого сиреневыми вспышками неба…

Флориан сосредоточил свои залпы на хранилище камней — некоторые из пущенных им ракет туда долетели, слышны были удивлённые крики, сопровождавшие их прибытие, видны россыпи ярких брызг…

В ответ оттуда жахнули по нам… Вот только ни одна из их ракет не попала в цель…

Я услышал или мне показалось, что к пиротехническому дыму примешивается несколько более сладкий…

Нет, не показалось…

Но пока джойнт дошёл до меня, в нём уже мало что оставалось…

Рядом лежали связки ракет, шутих: Кристиан в пьяном угаре совал их мне в руки, но мне лень было их поджигать, я улыбался и пожимал плечами, Кристиан говорил «ну как хочешь» и поджигал сам, издавая йодельное пение…

Голубые гости были более сдержанными, но тоже все запустили по ракетке…

Слегка опьянев, я подумал, что если теория панспермизма верна…

Я уже не первый раз об этом задумываюсь, хотя недавно читал в «SZ», что учёные окончательно поверили в зарождение жизни в неком Ur-cyпe (протобульоне)… Но всё равно свою роль сыграли и в этом случае молнии, так что без неба не обошлось, и потом, знаем мы этих учёных, завтра они могут вернуться к теории панспермизма…

Короче говоря, я подумал, что, может быть, этот странный обряд — запускать в Новый год ракеты в чёрную прорву — не что иное, как… привет от живой материи…

Я вспомнил также и то, что в «Царстве кристаллов»… на крыше которого, кстати, до сих пор стояла то ли пара влюблённых, то ли проросший сквозь потолок сталагмит о двух головах…

Так вот, я вспомнил, что там, на стеллажах музея, есть не только земные камни, но и метеориты… И кусочки небесных тел — Марса, Луны…

И мне показалось, что космос начинается прямо за балконом Отто… И запуск ракет в Мир кристаллов… Поэтому был символичен…

Почему вообще всё это делается в Сильвестр? Я точно не помню теперь, но тогда, стоя на балконе Отто, я нашёл ответы на все вопросы, связанные с часовым, или точнее, годовым механизмом…

Потом я вернулся с балкона в комнату, прошёл сквозь прихожую на кухню, чтобы взять в холодильнике пиво или налить себе водки — там лежало какое-то невероятное количество бутылок «Абсолюта», казалось, Отто припас их на век вперёд, потому что кроме меня и Кристиана водку никто не пил, а если уж Отто не пьёт её в Новый год, то посреди года и подавно…

На кухне две девушки — я не заметил их прихода, я был на балконе — гадали с помощью олова…

Я последний раз видел эту картину в далёком детстве… И тогда это ещё, скорее всего, был свинец… Потом стали смешивать эти два металла, а потом уже стали использовать одно только олово…

Поэтому я решил выпить прямо на кухне — глядя на олово…

Созерцание металла, растекающегося по воде в кастрюльке… В сочетании с теплотой, которую водка вызывала в моём желудке, было вдвойне завораживающим…

Вспоминая в этот момент, что совсем рядом — на стеллажах «Царства кристаллов» — лежат не только камни, но и слитки металлов, в том числе благородных, а то и вообще неземных… я чувствовал, что меня затягивает в заколдованный круг… Или в психоделическую цепную реакцию… Что с того, что на кухне гадали не мне и не обо мне, — я кожей и слизистой чувствовал свою причастность… И к разлитому олову… И к слиткам, лежавшим на стеклянных стеллажах как бы параллельного Мира кристаллов…

Мне было жарко и холодно одновременно…

И к зелёным хризолитам — я был причастен… И к розовому кварцу — напомнившему мне ещё тогда, в детстве, куски сырого мяса, которое не резали, а рвали на части…

Я вышел из кухни, зашёл в одну из комнат… Это оказалась спальня, на кровати были свалены в кучу пальто, не поместившиеся в коридоре на вешалке, я не сразу заметил, что в комнате кто-то есть…

Это был Отто с каким-то парнем… Они стояли возле полки, Отто держал в руках одну из белых статуэток — на полке стояло ещё несколько таких же…

Он быстро обернулся, я пробормотал «простите» и хотел было выйти, но Отто радостно сказал:

— Нет-нет, ты не помешаешь.

Я пожал плечами.

— Знаешь, что это? — спросил он, показывая мне фигурку.

Я подошёл и, посмотрев на неё вблизи, сказал:

— Нет, не знаю.

— Это человеческий зародыш, — сказал Отто. — Я только что объяснил Хайнеру, но я повторю специально для тебя. Моя знакомая — художница, которая у меня выставляется, недавно родила. Когда она ещё была на сносях, ей делали УЗИ, как и всем… Но аппарат был подсоединён к ЗD-принтеру… Ты знаешь, как он устроен? Как бы ванночка, наполненная до краёв белым порошком нано-пластмассы… В электромагнитном поле в этом «сугробе» затвердевают формочки — координаты точек передаются с компьютера на пластины… Вот а теперь туда перешло трёхмерное изображение эмбриона, который был в тот момент в животе Веры, и в центре порошкового «сугроба» затвердела… Преджизненная маска, или даже не маска… А слепок всего будущего человечка… Правда же, это похоже на сказку?


Еще от автора Александр Моисеевич Мильштейн
Серпантин

«Серпантин» — экзистенциальный роман-притча о любви, встроенная в летний крымский пейзаж, читается на одном дыхании и «оставляет на языке долгий, нежный привкус экзотического плода, который вы попробовали во сне, а пробудившись, пытаетесь и не можете вспомнить его название».


Дважды один

Повесть «Дважды один» опубликована в электронном журнале TextOnly, вып. 12 — декабрь 2004.


Контора Кука

Александр Мильштейн — уроженец Харькова, по образованию математик, ныне живет в Мюнхене. Автор романов «Пиноктико», «Параллельная акция», «Серпантин». Его прозу называют находкой для интеллектуалов, сравнивают с кинематографом Фассбиндера, Линча, Вима Вендерса.Новый роман Мильштейна «Контора Кука» сам автор назвал «остальгическим вестерном». Видимо, имея в виду, что герой, молодой человек из России, пытается завоевать Европу, как когда-то его ровесники — Дикий Запад. На глазах у читателя творится динамичная картина из множества персон: художников, программистов, барменов, русских эмигрантов, немецких писателей и совсем каких-то странных существ…


Рекомендуем почитать
Мы вдвоем

Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.


Пробуждение

Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.


Без воды

Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.


Дневники памяти

В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.