Мы познакомились с Йенсом много лет назад в маленьком баре, который я про себя называл «кабачком 13 стульев». Помню, что когда я в тот вечер вошёл в заведение, Д., стоявшая там за стойкой, сказала: «А вот и наш писатель! Только он пишет на русском, и мы не можем его прочесть… Но верим ему на слово… К тому же, он недавно перевёл книгу Юдит Герман». Мне показалось, что интерес, который зажёгся после этого в глазах незнакомца, был не совсем праздный, но я не стал, что называется, тянуть его за язык, и мы разговорились о чём-то нелитературном, может быть, о позвоночниках высших приматов и первобытных людей, сравнением которых занимался в то время его одноклассник, кажется, где-то в ЮАР… Или об этом мы говорили в следующий раз, я уже не помню, потому что давно это было, и с тех пор мы тысячу раз встречались в той же самой кнайпе… Короче говоря, мы уже были старыми друзьями, когда в прошлом году Йенс позвонил и сказал, что у него ко мне как бы дело… Мы встретились в шесть часов вечера — в такое время в баре, как правило, пусто, и это удобно, если беседа деловая. Произнеся вполне обычный для подобных случаев монолог и допив одним глотком оставшееся в кружке светлое пиво, Йенс выложил на деревянный стол CD-Rom в пластиковом футлярчике. Встретившись с его вопросительным взглядом, я сказал: «Давай для начала я это прочту, да?» Вот и вся, собственно говоря, предыстория. Хотя бы уже потому, что вы теперь держите в руках эти «переводные картинки», ясно, что, прочитав рукопись, я позвонил ему и сказал: «Согласен».
А. Мильштейн
1. Введение в блог бастарда
Притом что сон, который вчера приснился, был менее странным… Я хочу сказать, в меньшей степени похожим на сон, чем то, что отец сказал мне наяву…
Ещё раз: если отбросить версию «травматического психоза» и допустить, что он говорил всё это осознанно… Мог ли он после того, что с ним случилось, придя ненадолго в сознание, сочинять истории? Почему он это придумал, я в общем-то догадываюсь… Но я сейчас не представляю, как он мог — чисто физически — в таком состоянии — вообще что-то выдумывать…
Впрочем, это могло быть заготовкой… «Моя история» могла быть у него заготовлена — вместе с завещанием.
А если вспомнить размер этого самого завещания… Это не упрёк… Просто Ахим был слишком щедрым отцом и, говоря по совести, я промотал большую часть завещания ещё при его жизни…
Вчера мне снилось, что он позвонил по мобильному и стал нести какую-то пургу… Пока я не сообразил, что надо не болтать по телефону…
— Почему ты не звонишь в спасательную? — прервал я его. — Они пришлют вертолёт. Или давай я позвоню!
— Они не пришлют. А даже если… Он не сможет меня достать.
— Но почему?!
— Это сложно объяснить… на пальцах, Йенс… Я на этот раз так занырнул…
— Разве ты нырял? Я думал, ты в этот раз был с парашютом…
— А я думал, что играю роль пронзённого стрелой…
— Отец! — закричал я. — Ты нашёл время декламировать Гейне! Дорога каждая минута! Надо вызывать вертолёт!
— Не надо… Я давно уже перешёл черту, за которой всё стало шуткой… А ты так и не понял…
— Но я же слышу по голосу, что тебе там на самом деле хреново…
— Ты никогда не умел меня слушать… Но сейчас ты прав, я действительно… лежу глубоко в ущелье, у меня нет ног… Да и рук… только хэнди[1]… Кроме того, снег, я замерзаю… Это не страшно, когда замерзаешь, ты просто погружаешься в чей-то сон… Вот я и попал в твой сон… Наверное, потому что ты был самым близким мне человеком на Земле… Но я не могу тебе объяснить, почему сюда не может залететь вертолёт… Это ущелье стало частью меня… Ты представь, что в меня влетает вертолёт, Йенс, нет, ты только представь… — после того, как Ахим рассмеялся, я проснулся… За окном была полутьма, шёл дождь, я встал и посмотрел вниз, на перекрёсток. Там кто-то стоял — на трамвайной остановке, прямо под дождём, хотя достаточно было сделать несколько шагов, чтобы оказаться под навесом. Это был не отец, вообще моего отца уже не было, как минимум, две недели в живых…
А может быть, его вообще никогда не было — у меня…
Во всяком случае, там, внизу, на трамвайной остановке, стоял явно не мой отец, но то, что он стоял под дождём, когда мог сделать несколько шагов и спрятаться под козырьком остановки, казалось как-то связанным со сном, приснившимся мне под утро…
Мысли путались в голове, как будто их перемешивали лопасти вертолёта… Который не смог пробраться в сон и завис над его входом…
Сон в тот момент я помнил гораздо лучше, чем сейчас: кусок разговора, который я воспроизвёл, — конечно, реконструкция, довольно жалкая, надо сказать…
Я только помню, что долго говорил с отцом о какой-то чепухе, то и дело вспоминая, что он тем временем лежит в горном ущелье с переломанными костями… И кричал, что надо вызывать вертолёт, но отец каждый раз заговаривал меня, и так это продолжалось, пока я не проснулся и не увидел человека, который предпочитал мокнуть под дождём, хотя в двух шагах от него был навес остановки.
От него, я думаю, от этого силуэта, протянулась ниточка к бомжу под мостом, о котором ещё тоже пойдёт речь, а вовсе не от отца и, значит, даже мысли такой у меня не должно было быть… И не было, или точнее, больше не будет.