Пиноктико - [45]

Да, я понял наконец, что Зигги отдаёт долг небольшим спектаклем одного актёра, билет стоил мне 1700 евро… Не знаю, стоят ли домашние заготовки Зигги таких денег… Но был ли у меня выбор?

— Спасибо, Зигги, — сказал я.

— Я знал! — обрадовался он. — Не все способны понять, что держат в руках настоящую вещь в себе… Но ты видишь, видишь — самую суть… Давай выпьем!

— Давай, — сказал я. — Слушай, на тебя не капает?

— Что? — удивился Зигги.

Я подумал, что он слишком пьян, чтобы замечать подобные мелочи… Но на своём лице я ощутил очередную каплю… Да и на чёрной кожице кошелька, который теперь лежал передо мной на столе… Блестела… капелька пота дедушки?

Посмотрев по сторонам, я увидел, что и другие посетители «Контрабаса» чему-то удивляются, что-то ищут вверху, на потолке, показывают туда пальцами…

Потолок в «Контрабасе» всегда был в каких-то потёках, стены — в чёрных смугах… Типа плесень… На самом деле такой стиль… Рустикаль-Industrial, Einstürzende Neubauten, что-то в таком духе…

Поэтому не сразу стало понятно, что потолок протекает по-настоящему…

Когда же это стало понятно, сам факт капели вызвал тут и там приступы невероятного веселья, в том числе и по ту сторону стойки…

Тони заворковал, как голубь: «Всё, ко мне не обращайтесь, каждому льётся и так то, что он хочет!..»

Но потом он покинул стойку, вышел во двор, скрылся из виду… Какое-то время он отсутствовал, а когда вернулся, подошёл ко мне и сказал:

— Слушай, Йенс, у тебя же наверняка есть ключ от квартиры Дженни?

— Нет, — сказал я, — я забыл ключ в квартире.

— Может, съездишь?

— Да нет, в её квартире. Когда она уезжала. Она не могла нас залить, потому что её там нет… Это кто-то из соседей сверху…

— Потому что её нет, — повторил Тони. — А почему её нет?

— Потому что она в Альгое, у родителей…

— Ты уверен? По-моему, я видел её вчера… Она была с одним типом, странным таким…

Тони снова исчез на какое-то время, вернувшись, он сказал, что в квартире над Дженни сухо — хозяйка открыла дверь…

После чего мы стали спорить, вызывать ли полицию, или выбивать дверь в комнатушку Дженни плечом…

Пока сидевший в уголке Маркус не встал и не подошёл к нам…

— Я работал в Schlüßeldienst[51], пойдём, посмотрим, чего там…

Замок у Дженни оказался очень простым, как будто вообще не существующим…

Зато старая замызганная дверь была, оказывается, удивительно герметичной…

Только после того как Маркус открыл её, под ноги нам хлынула вода…

В детстве Дженни плавала в озере — со спасательным кругом… Тогда он был настоящий — круг — резиновый, надувной… И когда она перевернулась… Вверх тормашками… Как те лебеди в Штанбергерзее…

И она не смогла перевернуться обратно, с головы на ноги… Круг не пускал… Он держал Дженни мёртвой хваткой — вниз головой…

Когда она мне это рассказала, я увидел это так же ясно, как если бы был тогда рядом…

Маленькие ножки, болтающиеся над жёлтым резиновым кругом…

Когда её вытащили, в лёгких у неё уже была вода…

Но её оттуда выкачали — воду…

А волна, выплеснувшаяся теперь из-за двери её квартиры… была поначалу по щиколотку… Но потом захлестнула меня с головой… Так мне, по крайней мере, показалось, причём в тот момент это ещё были не слёзы…

Мы прошли вброд в ванную, всюду плавали книжки, салфетки, над водой возвышались островки сваленной в кучи одежды…

Дженни сидела, склонив голову набок, длинные и какие-то в этот момент… Особенно иссиня-чёрные… волосы её были в воде… Но не в ванне — как она сама, а в воде, которая залила пол, и, собственно, это мы и увидели, над водой была только её голова, вместе с волосами она соединяла водные континиумы…

При этом Дженни не дышала — как будто всё теперь было наоборот, и она не могла покинуть этот topsyturvidom[52]… А на полу, или точнее над полом — в воде, которая залила пол, плавал жёлтый резиновый утёнок с синей надписью «I love You» на боку…

В полиции меня допрашивали как свидетеля. Не было и намёка на то, что они хотят превратить меня в обвиняемого.

Кроме того, они вообще не спешили классифицировать эту смерть как насильственную…

В крови Дженни… Или где там ещё, в ногтях, волосах… Нигде не обнаружили запрещённых молекул…

Зато вычитали из её истории болезни то, что я знал…

И то, что я не знал, — про «мерцательную аритмию»…

Которую баллончик, закатившийся под ванну, мог только усилить…

Хотя он туда давно уже закатился — Дженни не могла его найти месяц назад — и махнула рукой, в последнее время приступов почти не было…

И, насколько я знаю, точная картина её смерти осталась до конца не ясной…

Но я думаю, что если бы я начал рассказывать о своём подозрении… Я мог бы запросто превратиться в обвиняемого… Которого потом признали бы ограниченно вменяемым… То есть в вину ему бы всё это вменили, то есть мне, но посадили бы не в тюрьму, а, скорее всего, в психушку… Я почти что услышал — внутри себя — всю цепочку… Слово за слово они вытянули бы из меня всё, что я знал… Если бы я только произнёс одно-единственное слово…

Много раз губы мои уже открывались, чтобы сложиться в это «у-у-у…».

Кажется, вот что меня удержало… Я вспомнил, как на моём месте был сам Уртюп, и какова была моя реакция, когда он сказал: «За мной гонятся негры…».