Пикник у Висячей скалы - [20]

— Что? — сказал мистер Бамфер. — Запиши это, Джим. Почему она была смешная?

— Я лучше не буду говорить.

— Пожалуйста, расскажи нам, Эдит, — уговаривала Мадмуазель. — Ты так сильно помогаешь мистеру Бамферу.

— Её юбка, — сказала Эдит, засовывая уголок носового платка в рот.

— Что было не так с её юбкой?

Эдит снова захихикала.

— О таком неприлично говорить при мужчинах.

Бамфер наклонился к ней, словно хотел просверлить голубыми глазами дыру в её голове.

— Не обращайте на меня внимания. Я вам в отцы гожусь! … так тоже хорошо.

Эдит что-то нашептывала во внимательное розовое ушко Мадмуазель.

— Констебль, она говорит, что мисс МакКроу была без юбки, в одних pantalons[7].

— В исподнем, — пояснил констебль юному Джиму. — Итак, мисс Эдит, вы уверены, что та женщина, которую вы видели сквозь деревья, поднимающейся вверх, была мисс МакКроу?

— Уверена.

— Вам было трудно узнать её без платья?

— Вовсе нет. Ни у кого из наших учительниц нет такой странной фигуры. Ирма Леопольд однажды сказала мне, что мисс МакКроу — плоская как утюг!

Это была единственная и последняя существенная информация, которую удалось добыть у Эдит Хортон в среду 18 февраля, а также в другие последующие дни.

Как только полицейская коляска выехала на главную дорогу и скрылась, миссис Эпплъярд решительно села за стол, перед этим плотно закрыв дверь кабинета. Это входило в привычку. Когда она приступала к делам — прямая, молчаливая и внешне невозмутимая, — она всё отчётливее ощущала нарастающий ропот вопрошающих голосов из внешнего мира. Помешанные, священнослужители, ясновидящие, журналисты, друзья, родственники и родители учениц. С родителями, разумеется, дела обстояли хуже всего. Их письма едва можно было выбросить в корзину для мусора, как свёрток с предложением найти девочек при помощи особого магнита. Здравым умом она понимала, что это вполне обоснованно, даже для родителей чьи дочери вернулись с пикника целыми и невредимыми, обращаться к ней за дополнительной информацией и успокоением. Прикованная к столу письмами, она просиживала за ним целые часы. Одно неосторожное слово, обращенное к взвинченной матери, могло легко разжечь такой пожар из лжи и слухов, что никакое количество правды не сможет его затушить.

Этим утром задача миссис Эпплъярд была много неприятней и опасней — написать родителям Миранды и Ирмы Леопольд, а также законному опекуну Мэрион Куэйд, что три девочки и воспитательница таинственным образом исчезли у Висячей скалы. К счастью, или, возможно, к несчастью, все эти письма придут к получателям со значительной задержкой. И по определённым причинам, никто из них ещё не видел заметок в газетах.

Она снова вспомнила то утро перед пикником. Снова увидела стройные ряды девочек в перчатках и шляпках под руководством двух воспитательниц. Снова услышала своё краткое напутствие на крыльце, предостерегающее от опасных змей и насекомых. Насекомых! Так что же наконец произошло в ту субботу днём? И почему, почему, почему это случилось с тремя старшеклассницами, которые так важны для престижа и социального положения колледжа? Мэрион Куэйд — блестящая ученица, хотя и не такая состоятельная как остальные, могла рассчитывать на академические лавры, что в своём роде не менее важно. Почему не пропала Эдит или это маленькое ничтожество Бланш, или Сара Вейбурн? Как обычно, даже мысль о Саре Вейбурн вызывала у неё раздражение. Эти большие как блюдца глаза, полные постоянной молчаливой критики, несносной от ребёнка тринадцати лет. И всё же, оплата за обучение Сары всегда поступала вовремя — от пожилого опекуна, чей адрес нигде не указывался. Скромный и элегантный, «Очевидно, джентльмен», как сказал бы её Артур.

Воспоминания об Артуре, который часто стоял у её локтя, когда ей предстояла сложное письмо, начисто выветрили у неё мысли об элегантном опекуне. Они её всё равно никуда не приведут.

Издав что-то похожее на стон, она взяла стальную ручку с тонким пером и начала писать. Сначала Леопольдам — несомненно наиболее впечатляющим родителям в реестре колледжа. Они были баснословно богаты и вращались в лучших кругах по всему миру, и сейчас находились в Индии, где мистер Леопольд покупал лошадей для поло у бенгальского раджи. В последнем их письме к Ирме говорилось, что сейчас они где-то в Гималаях, в какой-то безумной экспедиции со слонами, паланкинами и вышитыми шелком палатками; текущий адрес по крайней мере на ближайшие две недели оставался неизвестным.

Наконец, письмо, к удовлетворению директрисы, было закончено: в нём благоразумно сочетались сочувствие и здравый смысл. Сочувствия было не слишком много, на случай если к тому времени эта ужасная ситуация разрешится и Ирма уже будет в школе. Ещё она думала о том, стоит ли упоминать о вызванных на поиски туземце и собаках-ищейках… Ей почти слышался голос Артура: «Ты справляешься виртуозно, дорогая, виртуозно». И можно не сомневаться, так оно и было.

Следующими на очереди были отец и мать Миранды — владельцы больших пастбищ в глуши северного Квинсленда. Не миллионеры, но с солидным достатком и укрепились в обществе как одни из самых известных семей первопроходцев Австралии. Примерные родители, которые не станут устраивать переполох из-за пустяков вроде запаздывающих поездов или эпидемии кори в колледже; но в данном случае могли повести себя непредсказуемо, как и все остальные родители. Миранда была их единственной дочкой, старшей из пяти детей, и насколько знала миссис Эпплъярд, они души в ней не чаяли. Рождественские праздники вся семья проводила в Сан-Килда, но в прошлом месяце они уже вернулись в своё роскошное уединение в Гунавинджи. Всего несколько дней назад Миранда упоминала, что письма в Гунавинджи приходят вместе с продовольствием — иногда только раз в четыре или пять недель. Однако, никогда нельзя быть полностью уверенной, подумала директриса, посасывая кончик пера, что какой-нибудь назойливый хлопотун, не станет проезжать мимо с газетами и всё не раскроет. Как уже отмечалось, миссис Эпплъярд не имела склонности к чувствованиям, но всё же, это письмо было самым трудным из всех, что ей приходилось писать за всю свою жизнь. Когда она заклеивала конверт, густо исписанные листы показались её предвестниками смерти. «Я становлюсь выдумщицей», — пожала она плечами и пропустила рюмочку-другую бренди из шкафа позади стола.