Пейзаж с падением Икара - [53]

— Странно, — услышал я его голос. Егоголос. Потом скрежет стремянки — он сложил ее, взвалил на плечо — и ушел. Старый, худой, в дурацкой красной майке с логотипом магазина электроники. Джинсы были явно велики ему, он наступал пятками на края штанин, пока тащил стремянку в кладовую.

Я повернулся к Марине.

— Почему ты убежал? — спросила она.

— Хотел бы я знать, — сказал я. — Мне было так стыдно, что я боялся поднять глаза. Пытаясь выйти из магазина, я задел стенд с наушниками, и десятки коробок с грохотом рассыпались по полу. «Извините», — сказал я, хотя никого и не было рядом. Люди косились на меня, я рванул к выходу, где столкнулся с охранником. На меня среагировал детектор — эта дурацкая пищалка. Я не помню, как меня отпустили и как я вернулся домой — и что я делал дальше. Мне было стыдно — и за него и — даже больше — за себя. О том, чтобы вернуться и поговорить с ним не могло быть и речи — меня начинало тошнить только при виде логотипа магазина электроники. При виде красных маек.

Я долго молчал, глядя в окно. Марина не двигалась.

— И у меня начались проблемы. Я пытался рисовать, но получалось очень плохо — я без конца рисовал людей в красных майках. С этим надо было что-то делать — пойти к психологу, может быть. Или все-таки найти в себе силы — и поговорить с ним. С человеком, с которым делишь ДНК. Но — в нашей семье мы не жалуемся на проблемы, в нашей семье мы притворяемся, что у нас нет проблем. Такое вот добровольное самоослепление: «проблема, я тебя не вижу!»

Так я и сделал.

А потом — потом он умер — и, оказалось, что теперь я даже не могу узнать, как он докатился до должности жалкого консультанта в супермаркете. Он умер ­— и вместе с ним словно бы умерло мое желание рисовать.

Я как раз заканчивал свою книгу о Ликееве, писал главу о «Крестном ходе», о том, как художник смог преодолеть свою навязчивую идею, заменив ее другой — пересоздав ее.

И я поступил точно так же — я пересоздал последние годы жизни своего отца. Когда люди спрашивали о нем — я начинал рассказывать им выдуманную историю — я врал прекрасно: о том, как он победил алкоголизм и стал преподавателем, и преодолел свою одержимость и даже построил корабль, о котором всегда мечтал. Мне казалось, что эта басня — сказка со счастливым концом — каким-то образом отменит тот постыдный момент в магазине электроники, и мне станет легче — и его образ в красной майке со стремянкой на плече перестанет сниться мне.

И, ты знаешь, это помогло — но ненадолго. И тот период, когда я спрятал все свои картины в шкаф и ключ отдал тебе — это была попытка запереть не только свои труды, но и вообще… весь бардак из своей головы.

Есть такие люди, которым проще переехать в новый дом, чем прибраться в своем собственном.

Но.

Мне это удалось — я имею в виду, удалось прибраться. Я помню, как лежал на дне огромного котлована и смотрел в ночь. И он — он был там — в красной майке со стремянкой на плече — он озирался по сторонам — искал меня глазами. Я буквально видел его в темноте. Ему хотелось только одного — чтоб я подал ему знак, чтоб я узнал его.

И в тот момент я нашел в себе силы сделать это — там, на дне котлована — я вскинул руку и крикнул.

«Я здесь!»

Он обернулся. Он, наконец, нашел меня.

И после этого мне стало легче — я действительно почувствовал, что пересоздал свою жизнь.

Марина подошла и обняла меня — она дрожала. Или это я дрожал?

— Я хочу пить, — сказала она.

Я снова посмотрел в окно — птицы все еще сидели на проводе. Я постучал пальцами по стеклу.

— А где кофемолка? — спросила Марина с кухни.

— В нижнем шкафу, слева от раковины.

— Здесь нет.

— Ты просто не туда смотришь, — сказал я.

Конец