Пейзаж с ароматом ментола - [5]

Шрифт
Интервал

Осколок бывшей, уже почти чужой жизни...

Сиреневый май незаметно перелился в жасминовый июнь; в июле Наташа уехала на две недели в отпуск, но такое долгое расставание ничего не изменило: в назначенный день я нетерпеливо, как мальчишка, ждал ее, и ключ повернулся замке ровно в половине пятого.

Все началось в конце августа, когда вслед за жарой куда то пропали и целые рои бабочек-крапивниц, которые еще недавно оккупировали окрестности, залетая в открытое окно и бесстыдно опускаясь на нас, куда им только вздумается.

Как недавно и как давно это было!.. Порой я действитель­но чувствую тоску по той жизни, однако она, эта тоска, напоминает ностальгию жителя Атлантиды, которому посча­стливилось спастись, когда его материк погиб. Мою бывшую жизнь поглотила пучина. Сказано, конечно, слишком кра­сиво для того, чтобы быть правдой. Просто я чувствую, что дорога назад закрыта.

Но есть ли у меня право уверенно утверждать, что я спас­ся?..

В любом случае я превосходно помню дату происшествия, ставшего предзнаменованием... Есть ли смысл заниматься поисками эвфемизмов? Предзнаменованием приходов. Более точного определения я не нашел, как и не придумал ничего лучшего, чем слово путешествия.

Путешествия станут второй стадией...

В тот день, на прогулке после трех утренних страниц, в памяти всплыл мой хозяин. Уже полгода он не преподносил мне новых подарков, не выяснял, люблю ли я Шопена, и вообще никак не напоминал о себе, за что я был ему без­мерно благодарен, как, впрочем, и за проигрыватель, кото­рый делал мои свидания с Наташей более уютными.

Результатом этого воспоминания стали изменения в мар­шруте, приведшие меня в музыкальный магазин.

Я выбрал пластинку "Led Zeppelin" с моей любимой "Лестницей в небо", каприсы для скрипки Паганини и, уже направляясь к выходу, увидел на стеллаже романтический профиль Шопена. Память была наготове: "Скажите... вы любите... Шопена? — Мне нравятся прелюдии, но очень прошу ничего больше мне не дарить..." Тогда я ответил ис­кренне, а на диске в черно-зеленом конверте, который дер­жал сейчас в руках, были как раз они, знаменитые "Двад­цать четыре прелюдии" — от радостного порыва первой до трагических басовых фигураций заключительной.

Дома я послушал "Лестницу в небо" и поставил на про­игрыватель Шопена. Оборот пластинки начинался с прелю­дии №15, которую Жорж Санд, невзирая на протесты Фридерика, называла "прелюдией в капельках". Эта пасторальная пьеса с чертами ноктюрна вновь привела меня за письмен­ный стол, вдохновив еще на одну страницу черновика.

От рукописи оторвал аромат ментоловых сигарет. Вернее, я ощутил его несколько раньше, однако некоторое время перо еще бегало по бумаге, а приятный запах существовал на пе­риферии восприятия, рождая смутные образы тонкой руки, неярко подведенных губ, белой сигареты с оставленным помадой разовым колечком... Вскоре я почувствовал легкое удивление и поднял голову. На фоне книжных полок плыла сизая прядка дыма. Слегка заинтригованный, я подошел к открытому окну. Внизу на скамейке сидел бывший элект­ромонтажник Леня, отроду не куривший ничего, кроме "Ас­тры".

Прядка исчезла из поля зрения, но запах оказался устой­чивым, будто курили где-то совсем рядом, в соседней ком­нате, которой у меня не было. Мне подумалось, что Наташе подобные ароматы могли бы не понравиться, и я на всякий случай открыл дверь на площадку. Из недр подъезда при­вычно тянуло котами. Значит, виновны были окно и здеш­няя причудливая роза ветров.

Начало вечера не было примечательно ничем, кроме того, что мы слушали новые пластинки, причем на Шопена вре­мени не хватило. Отлично помню, что поставил прелюдии на проигрыватель, однако Наташа уже причесывалась перед моим большим овальным зеркалом, и я не стал опускать иголку на диск.

Я возвращался в том состоянии духа, которое Леня на­учился определять абсолютно безошибочно. Проникшись благодарностью за перехваченную пятерку, он потащился следом на мой третий этаж. На площадке Леня закурил, и я машинально отметил, что у него в руках помятая пачка "Ас­тры".

В этот момент мне и показалось, будто за дверью слы­шится музыка. Я напряг слух и узнал "прелюдию капелек".

В первые мгновения — то ли из-за беззаботного настроения, то ли потому, что рядом стоял Леня,— открытие было вос­принято совершенно спокойно. Я повернул в замке ключ, простился с соседом и оказался в своем тесном коридорчи­ке. В квартире плавало окончание музыкальной фразы, и это, несомненно, был прелюд №15. Только тут до меня дошла суть происходящего. Чувствуя под сердцем неприятный сквозня­чок, я рывком распахнул дверь в темную комнату и щелкнул выключателем.

В комнате никого не было, проигрыватель беззвучно стоял на месте, но в воздухе пахло дымом ментоловых сигарет. Я проверил кухню, ванную и оба стенных шкафа, а потом сел на неубранную кровать и рассмеялся.

Не скажу, что мой смех прозвучал убедительно.

Музыка, конечно, померещилась, но что прикажете делать с запахом? Где-то я читал о специфических обонятельных галлюцинациях, однако откуда взялось голубое облачко, плывущее на фоне черной шторы к приоткрытой форточке?.. Не многовато ли галлюцинаций?


Еще от автора Владимир Алексеевич Орлов
Десять веков белорусской истории (862-1918): События. Даты, Иллюстрации.

Авторы занимательно и доступно рассказывают о наиболее значительных событиях десяти столетий, которые Беларусь прошла со времен Рогнеды и Рогвалода. Это своеобразная хроника начинается с 862 года, когда впервые упоминается Полоцк, и заканчивается 25 марта 1918 года, когда была провозглашена независимость Белорусской Народной Республики. В книге 4 основные главы: "Древние Белорусские княжества", "Великое Княжество Литовское", Беларусь в Речи Посполитой" и " Беларусь в Российской Империи". Приведены хронологические таблицы, в которых даты белорусской истории даются в сравнении с событиями всемирной истории.


Рекомендуем почитать
Шахразада

Нагиб Махфуз (1911 г. — 2006 г.) — выдающийся египетский писатель, основоположник современной арабской литературы, лауреат Нобелевской премии, автор трех десятков романов и двенадцати сборников рассказов. В 1988 году Нагиб Махфуз награжден Нобелевской премией «за реализм и богатство оттенков арабского рассказа, которые значимы для всего человечества».«Великий египтянин» и истинный гуманист, близкий как простым людям, так и интеллектуалам, Махфуз был не только блистательным писателем, но и удивительным человеком.


Город солнца

В романе «Город Солнца» знаменитой финляндской писательницы Туве Янссон рассказывается о тех, кто в конце пути нашел себе приют в тихом и спокойном месте, где всегда тепло, а многочисленные пансионаты готовы предоставить клиентам комфортабельное обслуживание. Там, в городе пенсионеров, где на первый взгляд как будто замерло время, жизнь оказывается полна событий, споров и приключений.


Вольнолюбивые швейцары и «Черный понедельник»

Художественно-документальный очерк о рижской молодежной газете  «Черный понедельник» вкупе с прогнозами будущего молодого и не очень поколения Латвии 1998 г.


Последнее послание из рая

Жизнь – как она есть…Или – жизнь, какой она нам представляется?Хроника обычного квартала новостроек, поведанная его юным обитателем, – или летопись «магического реализма», в которой сквозь призму событий повседневных проглядывают события необычайные?Мечты, разбивающиеся о реальность, – или реальность, воплощенная в фантазиях…Рай для каждого из нас – подлинный или придуманный…Кто знает истину?…


Гость

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Уборка в доме Набокова

«Я поняла, что смогу остаться в этом городке, когда выловила из озера синюю эмалированную кастрюльку. Кастрюлька привела меня к дому, дом — к книге, книга — к адвокату, адвокат — к дому свиданий, дом свиданий — к науке, а из науки я вышла в мир», — начинает свой рассказ Барбара, героиня романа Лесли Дэниелc, с которой читатель знакомится в критический момент ее биографии. Оказавшись в провинциальном городишке, бывшая жительница Нью-Йорка лишилась не только друзей и работы, но и детей, отнятых у нее по суду «персонажем из прошлого» — бывшим мужем.