Петтер и красная птица - [21]

— Чем тебе помочь? — спросил водитель, испуганно глядя на моё, наверно, очень бледное лицо.

— Ничего, не беспокойся. Я уж как-нибудь сам. Сейчас всё пройдёт. Спасибо, что подвёз. Дальше я сам доберусь.

Я стоял, согнувшись чуть не пополам, и держался за горло. Водитель положил мне на плечо свою пухлую руку.

— Это точно, что тебе ничего не надо? Может, отвезти тебя больницу или позвонить врачу? Я буду очень рад хоть чем-то помочь.

— Точно, — сказал я. — Не бойся. Ничего страшного. А если я вдруг помру — у меня в кармане брюк есть записка, я там написал, что я прошу высечь на моём памятнике. «Здесь покоится мальчик, который жил своим умом».

— Ну, тогда будь здоров, удачи тебе, — сказал он и высморкался. — Я буду за тебя переживать. Помни про это.

Тут он вынул десятку и отдал её мне — это был его взнос на операцию. Когда машина тронулась, он на прощание покивал мне из кабины.

«Так, — подумал я. — А что же дальше?»

10

Лотта, вот по кому я больше всего соскучился.

Оказалось, что убежать — это труднее, чем я думал. Нельзя убежать от самого себя, сказал тогда Стаффан. Ясно, нельзя. А Лотта ведь была частицей меня самого. Я бы дорого дал, чтобы услышать сейчас её рёв, — хотя вообще-то она редко плакала, — или увидеть, как она мчится под горку на своём велосипеде, держится за руль только одной рукой, а длинные волосы развеваются на ветру, или почувствовать рядом с собой в кровати её хрупкое, как у воробышка, тельце — она часто забиралась ко мне в кровать, чтобы рассказать какой-нибудь «страшный секрет».

Дал-то бы я, конечно, дорого, если б только было что дать. А в данный момент весь мой капитал составлял шестнадцать крон двадцать пять эре. Остальные деньги превратились в порцию котлет с картошкой и солёным огурцом в маленьком кафе с полосатыми шторами и толстой официанткой в этом незнакомом городишке.

Я совсем скис, когда подумал про Лотту. Девчонки в её возрасте обычно совсем ещё несмышлёныши, не лучше грудных младенцев, даже стыдно брать их куда-нибудь с собой. Это всем известно. Но Лотта была удивительно смышлёная девчонка. Она кого угодно умела развеселить. Стоило ей состроить одну из своих рож — и плохого настроения как не бывало.

Да уж, наша Лотта была крупным специалистом по рожам. Она могла состроить такую уморительную физиономию, что обхохочешься. А могла такое изобразить, что даже самая любящая мать отказалась бы признать в этом чудище своего ребёнка. Короче говоря, она была мастером прекрасного и трудного искусства строить рожи. Вот если б, например, с ней так случилось, что пришлось бы убежать из дома — уж она-то всегда бы сумела заработать себе своими рожами на хлеб и сделалась бы знаменитой артисткой. Это уж точно.

Странно, что я раньше не понимал, до чего ж я к ней привязан. Да, Лотта была девчонка что надо, просто чудо, а не девочка, и мне стало так больно, когда я подумал, что никогда её больше не увижу. Котлеты казались мне безвкусными, как жвачка. Они будто пропитались моим унынием.

Но тут я сказал себе, что хватит распускать нюни. Я решил, что напишу ей — сообщу, что я жив-здоров, устроился неплохо, и в один прекрасный день явлюсь к ней, как добрый тролль, с карманами, полными подарков.

С этим решением я вышел из кафе и пошёл поглядеть, как тут у них с канцелярскими товарами. Городок был совсем крошечный. Посередине площадь, несколько магазинов и учреждений, за ними жилые коробки, за ними маленькие домики — вот и всё.

В общем, жутко скучное местечко. Я пошёл сначала поглазеть на витрины. Я остановился перед ювелирным магазинчиком и стал разглядывать обручальные кольца, подсвечники и разные другие побрякушки. Среди всей этой блестящей дребедени я заметил в самом уголке пару серёжек. Наверно, это была никакая вовсе не драгоценность, но мне они ужасно понравились. Они были сделаны в форме колокольчиков, ну, совсем как настоящие, с язычком и всё такое, и на тоненькой серебряной цепочке. Вот бы такие Лотте, подумал я.

— Сколько они стоят? Вон те? — спросил я продавщицу и показал на серёжки.

— Очень миленькие, не правда ли? — сказала продавщица и положила передо мной серёжки. Потом подняла их двумя пальцами, и они тоненько звякнули.

— Да, правда, — сказал я. — А сколько они стоят?

— Они из мельхиора, — продолжала она. — Чудесный подарок для молодой дамы. Просто очаровательный.

— Да, — сказал я терпеливо. — Но они, может, не продаются?

— То есть как это? — сказала она удивлённо. — Само собой.

— Тогда скажите, пожалуйста, сколько они стоят, — настаивал я.

— Пятнадцать крон, — сказала она. — Это очень дёшево.

Я отсчитал пятнадцать крон мелочью и получил коробочку с серёжками. Потом я пошёл и купил бумагу для писем, конверт и марку. У меня осталось всего одна крона пятьдесят эре. Хочешь не хочешь, подумал я, а завтра надо будет подыскать себе работу. А то помру с голода. Я решил завтра же, прямо с утра, пойти на биржу труда. Мне вовсе не хотелось умирать голодной смертью.

Я присел на ступеньки у подъезда какого-то дома и сел сочинять письмо Лотте. Я долго думал, что бы мне такое написать. Я совсем не умел писать письма, у Лотты и то лучше получалось. В общем, я вот что написал: