Петр Машеров: падение вверх - [71]

Вопросы, вопросы…

В других биографиях Машерова или статьях о нем этот эпизод не упоминается. Однако Полина Андреевна намеренно рассказала об этих событиях Славомиру Антоновичу, значит, ей было важно поведать эту историю. Возможно, чтобы исключить иные версии происшедшего. Не вызывает сомнений, что Машеров дурно относился к алкоголю. Но в тот злополучный вечер перед Пленумом могло произойти всякое, в конце концов, его могли умышленно напоить, а лекарство, не вовремя поданное Полиной Андреевной, только усугубило недомогание. В любом случае крайне сомнительно, что до такого состояния его могла довести одна-единственная таблетка. Возможно, рано или поздно мы узнаем правду и об этой истории…

После отдыха и лечения в Беловежской пуще Машеров потихоньку пришел в себя.

В целом, если не считать проблем со здоровьем, брестский период для Петра Мироновича был достаточно ровным. Судя по всему, он сумел найти общий язык с Никитой Хрущевым, ибо тот в самом начале 1958-го крепко пожал ему руку и в связи с сорокалетием вручил очередной — третий по счету — орден Ленина. Орден к юбилею. Как это по-советски! Указ был подписан 18 января 1958 года, почти за месяц до юбилея. Во главе БССР стоял, можно сказать, его личный друг Кирилл Мазуров. К тому времени Машеров завел хорошие связи в КГБ. Он понимал, что с людьми из этой организации лучше дружить[287]. И перспективы для Петра Машерова в 1959 году открывались самые радужные.

Глава 20 СЕКРЕТАРЬ ЦК КПБ

Говорят, у политиков есть профессиональная болезнь — приспособленчество. Хотя, по мнению психологов, оно присуще всем людям, только в разной степени. И данное утверждение, на мой взгляд, очень близко к правде. Просто у одних это защитная форма поведения, повышающая личную эффективность, позволяющая влиться в окружение, решать текущие задачи, добиваться долговременных целей. В таком случае это здоровое свойство, которое, наверное, правильнее называть гибкостью. У других же приспособленчество (люди от науки чаще называют эту черту конформизмом) является признаком психопатологии, своего рода неврозом. В СССР развитию этого невроза способствовала сама система. Даже не так. Система культивироваластрах ослушания, лицемерие, коварство, а значит, и приспособленчество. Не секрет, что прогрессировала эта болезнь в первую очередь наверху, потому как давно известно: больше всего боится тот, кому есть что терять. И, чтобы свое оставить при себе, в ход пускали любое оружие. В борьбе за власть, так сказать, все приемы хороши…

Кстати, один из скандальных эпизодов такой борьбы приводит в своих воспоминаниях известный генерал КГБ белорусского происхождения с нехарактерной для Беларуси именем и фамилией Эдуард Нордман. Он был уроженцем Гомельской области, много партизанил на Пинщине, затем возглавлял райком партии в Телеханах, а позже стал первым секретарем Пинского горкома партии.

Осень 1953 года. Пленум ЦК КПБ. Заседали три дня. Собралось человек четыреста. В зале дышать нечем. Народ не сказать чтобы готов был взбунтоваться, но гул безразличия и недовольства стоял. Все уже здорово устали от длинных и велеречивых разговоров ни о чем и от долгого сидения. Кто-то погрузился в собственные мысли, кто-то вполголоса рассказывал сальные анекдоты. Представители Пинщины обменивались мнениями. Отчетливо слышалось: «Сколько можно переливать из пустого в порожнее? Говорили бы о том, что болит. Давайте скажем о своем…» Кто-то, кажется секретарь Ивановского райкома Иван Коростелев, подзадорил Нордмана: «Давай, Эдуард, ты самый молодой».

Нордман быстро набросал записку в президиум: «Прошу слова». Слово ему предоставили, и Остапа, как говорится, понесло:

«Товарищ Патоличев в своем докладе убедительно говорил о необходимости воспитывать кадры в духе принципиальности и честности. Мы в районной организации стараемся от этих принципов не отступать. Но давайте посмотрим, как само Бюро ЦК КПБ выполняло на деле эти принципы…

О какой вашей принципиальности можно говорить, когда вы порой необдуманно выдвигали руководящие кадры, представляли к орденам, высоким званиям? Хотите примеры? Пожалуйста. Алексей Клещев в июле 1941 года был оставлен в тылу врага членом Пинского подпольного обкома КПБ (б). Но в сентябре он покинул своих товарищей, ушел в родную деревню, отсиделся там, отрастил бороду, затем перешел линию фронта и оказался в комфортабельной „землянке“ гостиницы „Москва“. Просидел в столице до сентября 1942 года. Потом самолетом его забросили в Пинскую область уже секретарем подпольного обкома партии. Через несколько месяцев ему присвоили звание генерал-майора, а затем и Героя Советского Союза. За что? Немца живого в глаза не видел. Уже через год — в октябре 1943 — снова был в советском тылу. А после освобождения Пинска его назначили первым секретарем обкома. Позже стал первым секретарем Полоцкого обкома. „Советская Белоруссия“ разделала его как бездарного руководителя. И что же? Через пару месяцев, в 1948 году, читаем Указ Президиума Верховного Совета БССР о назначении А. Е. Клещева Председателем Совета Министров республики. И только в июле 1953 года его освободили, направили на „райские курсы“ в Москву, в резерв. Где же ваша принципиальность, товарищи члены Бюро ЦК? А как вы подходили к награждениям?»