Петр Машеров: падение вверх - [62]

А Машеров в это время методично оттачивал идеологическое мастерство, совершенствовался в жонглировании советскими словесными штампами. К концу жизни его настолько затянуло ораторство, что зачастую он переходил все границы разумного, превращая свои выступления в низкого пошиба театральные действа. Порой они вызывали невольный смешок в зале. Вероятно, Машеров искренне считал, что вершить великие дела без коммунистического словоблудия никак нельзя. Но он всего лишь действовал в рамках сталинской системы. Менее статусные копировали более статусных в гонке за лидером и в надежде занять со временем более теплое местечко, — и он вполне себе в этом преуспевал.

В противовес моей скептической позиции Ольга Пронько утверждает, что ее брат много работал. Даже приезжая на дачу в Стайки. Там он в основном читал и писал. Все время был озабочен, все думал о делах, не было у него ни отпуска, ни выходных[256]. Сдается мне, комсомольцы, возводившие корпуса автомобильного и тракторного заводов, тоже не отказались бы так поработать — на природе, в финском домике в нескольких километрах от Минска или на заднем сиденье служебного автомобиля с личным водителем. (Сам Машеров автомобиль не водил — ни к чему осваивать это ремесло тому, кого и так всегда довезут к месту назначения.) Кстати, Ольга, подробно расписывая путь-дорогу из Минска в Стайки, об автомобиле умалчивает.

А вот другие биографы на эту немаловажную деталь обращают внимание. Сначала у Машерова была «Эмка», а затем голубая «Победа»[257]. А простой люд в столице довольствовался только одним видом транспорта — трамваями. Двери в них не закрывались, и студенты гроздьями висели на трамвайных ступеньках. Ольге тоже приходилось пользоваться общественным транспортом. Но, безусловно, ехать в машине было гораздо приятней, нежели толкаться в трамвае. Кто-то весьма остроумно заметил: жизнь из окна «мерседеса» гораздо лучше и прекрасней, нежели из окна «запорожца». В 1949 году в семье Машеровых появилось прибавление: родилась вторая дочь — Елена. Забот у Полины прибавилось. Когда Елене исполнился год, Полина пошла на работу. Устроилась по специальности — зубным врачом.

По дому Полина Машерова делала все сама. Конечно, помогали ей и золовки. А когда Ольга, окончив мединститут, уехала к мужу в Поставы, а Надежда по завершении учебы в зубоврачевном училище распределилась в город Кобрин, Полина забрала к себе родную тетку из деревни Хожево под Молодечно. Ту самую, у которой оставалась знаменитая партизанская корова. Тетка стала присматривать за годовалой Леной и за пятилетней Наташей и хозяйством заниматься. Как отмечает в своих мемуарах Ольга Пронько, старушка любила на всех поворчать[258]. Видимо, гости ей досаждали: приходилось их обслуживать, готовить-убирать. А вот Петра Мироныча она обожала. Именно этот «святой человек» избавил ее от каторжного деревенского труда. После житья в богом забытой деревеньке жизнь в столице показалась ей райской. Она готова была молиться на того, кто предоставил ей возможность пользоваться всеми благами цивилизации. Когда значительно позже Машеровы жили в шестнадцатикомнатном загородном особняке в Дроздах, старушка летом просыпалась ни свет ни заря и каждое утро бежала в ближайший лес, чтобы собрать для своего любимого Петра Мироныча кружку свежей земляники. Никто другой полакомиться ей не мог. Попытки похитить хотя бы ягодку всенепременно пресекались — жестко и категорично. Если объективно оценивать материальное положение Машерова и его семьи в это время, оно было далеко не худшим. Личная квартира, персональный автомобиль, телефон, дача — все условия для работы и отдыха. И так жили все партийные функционеры такого уровня.

О том, как работал ЦК ЛКСМБ под руководством Петра Машерова, позволяют судить воспоминания ответственного секретаря этой организации Аркадия Толстика. Причем ирония, с которой Толстик об этом писал, вполне оправданна и уместна.

В январе 1952 года в минском Доме офицеров проходил ХVII съезд комсомола Беларуси — мероприятие впечатляющее. Через весь доклад Петра Машерова постоянно звучали здравицы и аплодисменты в адрес всенароднолюбимого и неповторимого вождя, учителя, отца всех народов и, безусловно, самого лучшего друга белорусской молодежи. Ладони комсомольских делегатов горели от старания и такого «напряженного» труда. Толстик сумел понравиться Машерову, и последний настоял, чтобы того избрали ответственным секретарем ЦК ЛКСМБ. Хлопотной оказалась новая работа Толстика.

Петр Машеров сам не любил сидеть в рабочих кабинетах и своим сотрудникам не позволял. Перед Новым годом он направил целую группу ответственных работников ЦК ЛКСМБ в Полесскую область на целых двадцать дней. Толстику достался Комарин. За отведенное время Толстик не только изучил работу местного райкома комсомола, но и многое узнал о жизни колонии бобров на Днепре. Не отставала в этом смысле от Машерова и второй секретарь ЦК ЛКСМБ Лидия Данилова. Женщина она была симпатичная, артистичная, городская. А тут как-то, воспользовавшись отсутствием Машерова на одном из заседаний ЦК ЛКСМБ, озаботилась состоянием скотоводства в республике. Особенно ее беспокоила нехватка кормов. Дело было поздней зимой. Чтобы помочь колхозам и совхозам выйти из этого сложного положения, она решила подставить им крепкое комсомольское плечо. И каким же образом? Ответственным сотрудникам ЦК ЛКСМБ поручено было лично взять на учет расходование кормов и особенно соломы. В этот раз А. Толстик помчался в Барановичскую область. Станислав Пилотович, первый секретарь Барановичского обкома комсомола, внимательно выслушал минского функционера, но практически не понял, чего хочет столичное руководство. Поэтому постарался как можно скорее избавиться от заезжего гостя и спровадил его второму секретарю. А тот, в свою очередь, отправил Толстика в глубинку — в Дятловский район.