Петр Машеров: падение вверх - [100]

Василий Шарапов в своей книге приводит такие данные о количестве погибших:

«После расчистки территории установили точное количество жертв. Их оказалось 46 человек. В спешке вырыли 48 могил, и это породило слухи о том, что власти скрывают подлинные масштабы трагедии. На самом деле двоих работников зачислили в этот список ошибочно: одна женщина опоздала с обеда, молодому человеку оторвало ногу, но врачи спасли ему жизнь»[375].

Сейчас в публикациях часто мелькают другие цифры. Одни называют сто двадцать погибших, другие сто сорок. Бывший начальник цеха футляров Николай Хомив, например, утверждает, что с учетом умерших в больнице число жертв составило сто шесть человек[376]. Судя по всему, нервы у членов правительственной комиссии были напряжены до предела. Когда Дмитрий Устинов увидел десятки трупов, он невольно схватился за сердце (кстати, ему в то время шел шестьдесят четвертый год).

С серым лицом и страшно осунувшийся, ходил по обвалившимся балкам Петр Машеров. Он сильно переживал. Поздно вечером лично отвозил в гостиницу Устинова, а сам возвращался.

Он приглашал начальника цеха Николая Хомива вместе пройтись в очередной раз по территории завода. В одном месте, вдоль траншей, Машеров увидел оголенный участок кабеля. Часто задерживался здесь, высказывал мнение, что, возможно, это и явилось причиной взрыва.

Петр Машеров тщательно изучал все технологические и проектные тонкости, состояние проводов, кабеля, арматуры, механизмов и даже их назначение. В техническом тоннеле, соединявшем цехи пластмасс футляров, внимательно осматривал перевернутые вентиляторы, разрушенные воздуховоды и трубопроводы теплоцентрали, на которые обрушились плиты перекрытия.

Машеров был твердо убежден, что вины руководителей радиозавода тут нет, что грубейшие ошибки допущены проектировщиками. Ему очень хотелось верить, что случилось нечто непредвиденное. Как-то, в очередной раз приехав на радиозавод в одну из этих тревожных ночей, он сказал Николаю Хомиву: «Пойдем, Николай Иванович, еще раз заглянем в тоннели. Там же до войны были разные военные склады, может, война еще раз „отозвалась“?»[377] Тем не менее Николай Хомив был уверен, что все дело в несовершенной системе очистки от пыли. Он показал следственной комиссии письма, которые отправлял проектировщикам в Ленинград, и их отписки. С этой версией был согласен и академик из Москвы, крупный специалист в области взрывного дела, которого в срочном порядке вызвали в Минск. Он подтвердил: взорвалась пыль, образующаяся при шлифовке футляров. Существующая система очистки оказалась неэффективной, и трагедия была практически неизбежной[378]. Концентрация взрывоопасной пыли, находящейся во взвешенном состоянии в день взрыва, превышала допустимые нормы в тринадцать раз[379]. Для того чтобы произошел взрыв, не требовалось даже искры, эта пыль при определенной температуре самовозгоралась. Вместе с тем прорабатывали и версию о теракте, хотя это представлялось маловероятным.

А Петр Машеров ежедневно активно пытался найти иные причины взрыва. Думаю, им руководили личные интересы. Прежде всего он стремился отвести обвинение от руководства радиозавода, а следовательно, от себя самого. Он даже мысли не допускал о том, что дело не в «наследии войны», не в ошибках проектировщиков, не в технологиях и оборудовании, а в сложившейся в стране системе управления.

А ведь, на мой взгляд, Николай Хомив с головой выдал себя, когда предъявил переписку с проектировщиками. Допускаю, что проектировщики виновны в том, что предусмотрели в проекте монтаж вентиляционного оборудования, которое не выполняло своих функций. Но ведь он знал об этом и не мог не понимать, что эксплуатировать цех нельзя. Однако преступно продолжал работать в нем. План был превыше всего. На завод поступало множество заказов, цехи производственного объединения «Горизонт» были перегружены. В погоне за показателями, премиями, орденами и медалями вопросы безопасности отошли на второй план.

Тем более такое отношение было преступным, что раз за разом, пусть и локально, возгорания в цехе футляров случались. Главный энергетик завода С. Замойский как-то доложил директору Л. Г. Захаренко, что плохо работают фильтры по очистке пыли. «Не лезьте вы в эту „химию“, заканчивайте скорее монтажные работы», — таков был ответ руководителя предприятия. В то же время сам Захаренко дважды обращался в министерство с требованием остановить цех. Но его пыл быстро охлаждали: «Положишь на стол партбилет, если остановишь!» И, к сожалению, членство в партии оказалось приоритетнее безопасности людей.

Во временный кабинет, где размещалась правительственная комиссия, постоянно поступала оперативная информация о результатах расследования. Устинов многое трактовал по-своему. Когда генеральный директор радиозавода в чем-то не согласился с ним, тот пригрозил тюрьмой — и Захаренко, и Хомиву.

Машеров (он присутствовал там, хоть и не входил в состав комиссии) очень разволновался. Он попытался как-то сгладить ситуацию. В этот момент полковник КГБ доложил о слухах, которые поползли по городу. В тот же день Устинов снова позвонил Брежневу: «Леня, по городу пошли всякие слухи, что это спланированная диверсия, вредительство. Нужно несколько человек посадить в тюрьму, чтобы снять разговоры. Как ты считаешь?»