Петербургский сыск, 1870–1874 - [12]

– Господин Станкевич, а Семен, остался таки, жив, – Путилин внимательно смотрел на Бронислава, тот вздрогнул, побледнел и прошептал:

– Не может быть, я же сам видел… – молодой человек понял, что невольно себя выдал, от досады прикусил нижнюю губу до крови.

Путилин отвернулся.

– Иван Дмитрич, – помощник сидел напротив с удивленными глазами, – я понимаю многое, но, чтобы человек по собственной воле признался в преступлении, когда о его невиновности говорят окружающие?

– Нет ничего проще, – устало произнёс начальник сыска, – ты всего не знаешь.

– Но, Иван Дмитрич, расскажите.

– Хорошо. Помнишь, мы приехали на место преступления, в карманах убитого ничего не было взято. Значит, ограбление отпадает. Убийца шел позади. Удар нанесен правой рукой слева направо бритвой, никто не прикоснулся к одежде, ведь убийца опасался, что капли попадут на него, ведь кровь брызнула ручьем. Он сразу же сбежал, значит. не мог в каком– либо месте ни отстирать, ни выбросить одежду, ибо не должен привлекать внимания сменой гардероба. Потом таинственный мальчишка посыльный, которого хозяин лавки в глаза не видел. Убийца должен был выманить господина Петрова к определенному часу, чтобы тот следуя своим ежедневным маршрутом, в определенный час был в определенном месте.

– Понятно, а дальше наш пострел везде поспел.

– Так точно, он и пошел в туалетную комнату, чтобы исчезнуть с глаз родных, но чтобы они подтвердили, да, были вместе, чай пили, обедали, в карты играли, но это не важно. Здесь мне помог конфуз с мужем сестры, а дальше пока ты разговаривал с родными нашего душегуба, я рассмотрел пятнышки грязи на его образцово—чистых домашних брюках. Поэтому он стал в подозрении номером первым. Он рассчитывал, что мы придем к нему не скоро либо вообще не придем. Если даже мы и сможем узнать о связи жены господина Петрова, не пойдем же мы, на ночь глядя, спрашивать его об этом. Кстати мы с околоточным прошли тем маршрутом, которым Станкевич бежал для исполнения своего замысла. Он действительно выбрал удачное место, его никто не мог увидеть.

– А посыльный?

– Он к этому времени уже был мертв. Я послал тебя на Васильевский остров только с одной целью, узнать о мальчике. Убийца не мог нанять местного, значит только в том месте, где его знают и есть маленькие половые. В том трактире наш молодой человек обедал. Шепнул мальчику, что тот может заработать целковый. Никто родных не спрашивал, исчезал ли наш убийца между тремя и четырьмя часами.

– Жалко мальчонку.

– Да, жаль.

– Станкевич вроде бы воспитанный молодой человек, что толкнуло его на преступление? Любовь?

– Нет, дорогой мой, элементарная жадность, наш душегуб от влюбленной в него женщины узнал, что господин Петров месяц назад стал единственным наследником двоюродного дяди, умершего бездетным и сколотившим неплохой капитал, это я узнал пока ты искал мальчика. Так что все просто, золото пожирает человеческие души, а жадность один из неисчезающих пороков…

Женское счастье. 1872 год

Егор Емельянов скрежетал зубами, выслушивая приговор в петербургском столичном съезде мировых судей. «Семь дней заключения за что? За этого прыщавого студента? Семь дней! – он качал головой. – За нанесение побоев, – передразнивал, неслышно бормоча губами, – умеют выражаться господа, недаром повыучивались в университетах заумным словам. А что я сотворил? Ну, врезал этому! Побои, побои! Семь деньков в каталажке, семь!» Злость душила Егора. Не покажешь же господам судьям свое недовольство, не то за неуважение еще денечков накинут, а это ему не к чему, и так хозяин бани будет недоволен, неровен час выставит за дверь, а дома молодая жена. Ох, плохо все, плохо.

Неделю назад Егор, служащий в банях Соловьёва, устроил потасовку со студентом Смирнитцким. Особой– то причины и не было, слово за слово, и в дело пошли кулаки, а Емельянов – человек горячий, становился невоздержанным, когда задевали. Хозяин ему работу дал за исполнительность и за то, что не потреблял проклятого зелья, даже разрешил жить при банях.

Вчерашним днем Егор должен был явиться в съезжий дом для отбытия наказания, но накануне, неожиданно с досады впервые загулял перед недельной отсидкой и явился только вечером следующего дня после напоминания околоточного Степана Андреевича. Да и то только часов в десять пришел в управление второго участка, где был посажен в камеру после заполнения необходимых при этом бумаг. Егор был возбужден, глаза бегали и все твердил, что жена проводила его и сидит в коридоре, но сей факт полицейских не интересовал, а вот волнение взяли на заметку.

А наутро в Петровском парке на берегу речки Ждановки заметили плывущую одежду, когда же достали, обнаружили утопшую женщину крепкого сложения, по виду лет двадцати, которая была опознана присутствовавшими при осмотре, как Лукерья Емельянова. При вскрытии тела в анатомическом театре выяснено, что смерть последовала в результате удушения, только потом брошено в речку, дабы усмотрено было самоубийство.

Иван Дмитриевич стоял у окна и опирался на подоконник, окидывая рассеянным взглядом раскинувшуюся перед ним Офицерскую улицу. Сентябрь выдался в этом году солнечным, осень не спешила вступать в свои права, петербургская слякоть была впереди.