Петербургская весна на удивление выдалась теплой. Снег, заваливший за зиму город чуть ли не до окон первого этажа, незаметно стаял, не оставив по себе никаких следов. Казавшееся неминуемым очередное наводнение не потревожило размеренного бега Невы, а многочисленные каналы и не делали ежегодных попыток выйти из гранитных берегов.
Иван Дмитриевич Путилин, начальник санкт—петербургской сыскной полиции, вышел на улицу, остановился на мощенной булыжником мостовой, посмотрел на голубое без единого облачка небо и решил пройтись до Офицерской улицы, где находился его кабинет, пешком. Благо, что и солнышко отдавало накопленное за холодную зиму тепло, ласково пробегая прозрачными пальцами по лицу.
Шел неспешным шагом на службу, постукивая неизменной тростью по булыжнику. Не каждый день удавалось ради удовольствия пройтись улицами города, в большинстве случаев суета, спешка, а ныне. Иван Дмитриевич улыбнулся от избытка хорошего настроения.
После приветствия дежурный чиновник доложил, что из Брест—Литовска пришла в адрес сыскного срочная телеграмма.
Иван Дмитриевич в одной руке нес шляпу и трость, другой размахивал серым конвертом, поднимаясь по лестнице к себе в кабинет, возле которого стоял Миша Жуков в ожидании указаний.
Путилин махнул своему помощнику, мол, заходи.
В окно, сквозь сдвинутые в сторону шторы проникал солнечный свет, падая светлым пятном на стол. Поначалу Иван Дмитриевич поправил плотный материал на окне, чтобы стол был в тени. Повесил шляпу, сбросил плащ.
Уже сидя за столом, открыл конверт и углубился в чтение, не обращая внимания на помощника, присевшего на бархатный стул.
– Прочти, – протянул лист, после минутного молчания. Михаил взял в руку и пробежал глазами по протянутой бумаге. – Поезжай, встреть сундук и вези на экспертизу в анатомический. Я позже подъеду туда.
– Понятно.
В телеграмме говорилось, что несколько дней тому на станции Брест—Литовска от одного невостребованного сундука начал исходит подозрительный запах. В присутствии понятых оный был вскрыт, и в нем оказалось расчлененное женское тело, с вырезанными щеками, что не давало возможности сделать фотографию убитой, ее вещи, колода для колки дров с коричневыми следами, видимо кровью, на которой разделали тело. Страшный груз был помечен в квитанции, как меховые изделия, отправлен из столицы две недели тому. Квитанции, заполненные отправителем, прилагались.
Так хорошо начинался день, а тут труп подсунут из дальних краев, где решили, что раз отправлено из Санкт—Петербурга, значит там и надо искать преступника.
Квитанция была заполнена две недели тому и по всей видимости трясущейся рукой, наличие на ней помарок в виде сдвоенных букв и маленьких пятнышек чернил говорили о волнении преступника. Иван Дмитрич пристально рассматривал бумагу, словно она могла назвать преступника. Поразило, что фамилии отправителя и получателя начинались с одной буквы. Пожалуй, пока все, пронеслось в голове.
Путилин посмотрел на часы. Так Михаил с полученным сундуком будет в анатомическом через час. А пока…
Он вызвал одного из агентов.
– Так, любезный, – проговорил он, смотря в лист бумаги, – посети—ка один интересный адресочек, – продиктовал из квитанции, – и разузнай: живет ли там некий Васильев Николай Иванович.
– Так точно, – агент вышел, а Путилин пожал плечами, показывая самому себе, что не такой глупый преступник, чтобы указывать свой адрес на опасном грузе, зная – туда направятся в первую очередь полицейские.
Из допроса мещанина, обвиняемого в убийстве:
– Дня три пил я беспробудно, все страх давил камнем на сердце. Наливаю в стакан горькую, а у самого свербит, а что если она встанет и ко мне. Голова кругом, только на третий день решился из дома выйти, от самого камфорой разит. Той, что для вещей меховых была приготовлена, а я ею полюбовницу свою в сундуке… Взял извозчика, погрузили мы с ним и на вокзал, а сам дрожу осиновым листом, пока до Варшавского ехали три раза в трактирах останавливались и по косушке горькой на брата. Извозчик лыка не вязал, а у меня ни в одном глазу, только ноги отказывают, будто к земле прирастают и пудовыми становятся. Приехали, а у меня в голове: «Вот нынче велят открыть, так и откроется все». Дрожь взяла, руки трясутся, зуб на зуб не попадает. А там: «Что изволите отправлять?» А я и сказать не знаю что, вот и буркнул: «Меховые вещи». Те, что давно должен был отправить, да заложены они давно. «Вы пишите, – говорит приемщик, а мне чудится, что он напарнику подмигивает, мол беги за городовым, и добавляет, – Вы в квитанции пишите – кому и от кого отправляете». Успокоился малость, и буковку «В» написал от своей фамилии, потом осенило, как же так я ж себя с потрохами выдаю. А в голове вертятся Василий да Владимир, вот и написал. Уже когда выходил после получения накладной, спиной чувствую, что крикнут «Стой». Иду и жду, а вышел на площадь у фонаря остановился, и какая—то тяжесть с души упала, голова прояснилась, словно не со мною это было…
– Лицо опознать невозможно, – говорил доктор с виноватым видом, – преступник постарался, срезал мягкие части, но могу сказать, что женщине около двадцати пяти лет, роста небольшого, русые волосы да, в подмышечной ямке левой руки родинка с копеечную монету. Пожалуй, больше ничего сказать не могу. Позже я опишу ее, кроме лица и дам точный рост, расчлененное тело пересыпано камфорой.
