Пьесы - [6]

И в будущем, как быть с ним, мы не знаем,

Коли его не купишь, не сломаешь.

Тебя не станет, где искать защиты?

Земля горит, где он огнем проходит,

Над ним у времени нет власти.

КУХУЛИН.

Вот славно!

Так что же, подчиняться мне придется

Юнцу, коли его посадишь ты на трон,

Как будто это ты?

КОНХОБАР.

Да уж, наверно.

Ведь сын мой королем верховным будет,

А ты, хоть пламя в жилах у тебя

И твой отец пришел к нам с солнца, ты

Один из королей и голос твой

Не громче всех других в делах державных

И тише, чем у сыновей моих.

КУХУЛИН.

Ну что ж, мы честно все обговорили.

Когда умрем с тобой, вот будут толки

О нас повсюду. Помнишь, молодые,

Мы видели, как облако рдяное

Парило над землей? Оно исчезло,

И мы свершили больше, чем другие,

Так будем честны. Конхобар, не любы

Мне сыновья твои – нет в них размаха,

Нет крепости в костях, им стелют мягко,

А мы с тобой довольствовались малым.

КОНХОБАР.

Ну да! Что ж ты детьми не обзавелся?

КУХУЛИН.

Уж лучше вовсе не иметь потомства,

Чем быть отцом иль бледной немочи,

Иль дурака, иль жалкого урода

В том доме, где я радовался жизни.

КОНХОБАР.

Ты врешь, хоть честностью своей хвалился.

Нет, всякий муж, владеющий землею,

Ее желает завещать потомку,

Чтоб имя сохранить свое в веках,

И горю нет предела для того,

Кто все именье отдает чужому,

Как ты отдашь.

КУХУЛИН.

Наверно, это правда,

Но не для нас. Нас арфы будут славить.

КОНХОБАР.

Играешь ты словами, как законник,

Не вкладывая в них души. А мысли

Твои я знаю, ведь недаром чашу

И плащ один делили на двоих.

Тебя ли мне не знать? Во сне ты плакал

О сыне, правда, помню я, так горько,

Что встал я на колени и молился

О сыне для тебя.

КУХУЛИН.

Тогда ты думал,

Что буду я послушен, как другие,

Коль стану им подобен; нет, не вышло;

Я не такой, и не было резона,

Я не хотел свою породу портить,

Хоть некогда владыка неба ястреб,

Породой поступившись, жизнь мне дал,

Зачав меня от смертной.

КОНХОБАР.

Так всегда.

Насмешничаешь ты над здравым смыслом,

Иль всё тебе, иль ничего не надо.

Да нет на свете юноши такого,

Который всем бы угодил тебе.

КУХУЛИН.

Ни дом, ни имя я не завещаю

Тому, кто убоится и не выйдет

Со мной на поединок.

КОНХОБАР.

Что ж, ты быстр,

Силен и безразличен к здешним девам,

Так почему б тебе не влезть на гору

И не поймать небесную красотку,

А то на берегу ты подстерег бы

Принцессу из морского королевства.

КУХУЛИН.

Не богохульник я.

КОНХОБАР.

Ты презираешь

Ирландских королев и не признаешь

Своим ребенка.

КУХУЛИН.

Это ты сказал.

КОНХОБАР.

А я ведь помню, как ты похвалялся,

Когда на празднике напился эля,

Что, воинскому делу обучаясь

В Шотландии, там королеву встретил

С лицом, как камень, белым и, как пламя,

Власами рыжими. Других любил ты,

Но от нее, воительницы храброй,

Лишь от нее вдруг захотел ты сына.

КУХУЛИН.

Смеешься над «воительницей храброй»,

Ведь с прялками тебе привычно знаться,

Ты терпишь рядом только тех из женщин,

Которые твердят ежеминутно:

«Ах, как ты мудр!» —

«Не хочешь ли ты кушать?» —

«Что мне надеть, чтоб угодить вам, сэр?»

Так гомонят они все дни и ночи.

Воительница! В этом нет насмешки,

Ведь ты ее не видел, Конхобар,

Когда, откинув голову назад,

Она смеялась, с тетивой на ухе,

Когда она серьезно рассуждала,

Сев к очагу, и, будто от вина,

Взгляд у нее темнел, когда любовной

Она пылала страстью… Пусть бездетна,

Она прекрасней всех на свете женщин,

Она могла бы королей рожать.

КОНХОБАР.

Ты помнишь ли, о чем мы говорили?

Известна мне та женщина, которой

Хвалы теперь возносишь – это Айфе.

Возненавидела она тебя

И не упустит шанса, чтоб потуже

На Кухулине петлю затянуть

Иль земли захватить твои, на помощь

Призвав все воинства на свете.

КУХУЛИН.

Что же,

Меня совсем не удивляет это,

Ведь для меня любовь, что поцелуй

Во время битвы или перемирье

Воды и масла, света с темной ночью,

Горы с долиной, огненного солнца

С холодною, скользящею луной —

Короткой передышкою в войне

Противников, не знающих покоя

В три раза дольше, чем известен край наш.

КОНХОБАР.

Послушай, Айфе начала войну,

Число врагов становится все больше,

Все крепче их удары в наши стены,

А ты сердиться вздумал на меня.

Едва заговорю, твой разум бьется,

Как ласточка, попавшаяся ветру.

За дверью на фоне голубого морского тумана появляется множество старых и молодых Королей, среди которых три Женщины, и две из них несут в руках сосуд с огнем, а третья время от времени бросает в огонь благовонные травы, чтобы он ярче горел.

Взгляни, за дверью славные мужи

Нас ждут: советники мои седые,

И короли из юных, и танцоры,

Арфисты тут, с которыми ты кутишь, —

И всех их единит одна тревога.

Ужели ты не подчинишься долгу

И не спасешь страну от жалкой доли?

И ты, и я всего лишь половинки —

Мне мощь твоя нужна и жар сердечный,

Тебе ж расчетливый мой разум нужен.

КУХУЛИН (подходит к двери).

О вы, возросшие в гнезде высоком,

Вы, ястребы, летавшие со мною,

Глядевшие на солнце, снова вместе

Мы можем полететь по воле ветра.

Король же требует повиновенья,

Я речи слушаю его с утра,

Но больше не могу. Скорей в конюшню —

Пусть колесницы запрягают быстро,

Не медля, шлите вестников к арфистам,

Найдем поляну где-нибудь в лесу

И спляшем там.

МОЛОДОЙ КОРОЛЬ.

Дай клятву, Кухулин,

Хотим мы, чтоб на верность дал ты клятву.

КУХУЛИН.

На верность чтоб поклялся Конхобару?

КОРОЛИ.