Пьесы - [22]
А н н и к а. Зачем? Я не хочу его видеть… Вернется он, как же! За двенадцать лет ни словечка домой не написал…
М а т ь. Стыдно ему… потому и молчал.
А н н и к а. Стыдно… Ну и написал бы, что стыдно. Бессовестному человеку не бывает стыдно.
М а т ь. Ладно, ладно… я ведь так. Что-то плечи ноют. Верно, к дождю… (Пауза.) В баню пойдешь? Сходи, Райесмик сегодня жарко натопил.
А н н и к а (смеясь). Пойду попарю свое грешное тело, иначе не уснуть… Такой прекрасный вечер!
М а т ь. Молода — вот все и кажется прекрасным. А по-моему, сегодня вечер прохладный. (Закрывает окно.) Кровь у тебя беспокойная, горячая… Такую плоть уговорами не умертвишь! Покажи лицо… Вон как глаза блестят!
А н н и к а. Я в себе не вольна.
М а т ь (сварливо). Господи помилуй! Поди, Анника, похлещи себя, крепко похлещи! Тяжки грехи человеческие…
А н н и к а, тихо смеясь, выходит.
Слышно, как за домом кто-то не спеша колет дрова; м а т ь прибирает комнату, потом уходит к себе.
В передней появляется М а р т Т у й с к — высокий, крепкий мужчина. Его лицо с правильными чертами грязно, заросло бородой. Одет он в лохмотья, на ногах опорки. Долго стоит за дверью, прислушивается, потом медленно нажимает на ручку двери и осторожно входит. Снова напряженно прислушивается. Пошатываясь, подходит к окну и задергивает занавеску — в комнате темнеет. Постояв на лестнице, ведущей наверх, затем у двери в комнату матери. Март устало опускается на скамейку.
В дверях появляется м а т ь. От скрипа двери Март испуганно вскакивает. Пауза.
М а т ь (пододвигает лесенку к выключателю, встает на нее и, с трудом поднимая одной рукой другую, зажигает свет). Вернулся…
М а р т. Здравствуй, мать! Что с твоими руками?..
М а т ь. Болят. (Спускается с лесенки.) Вернулся, значит…
М а р т (снимает шапку). Вот так, мать… двенадцать лет я тебя не видел!
М а т ь. Двенадцать лет…
Пауза.
М а р т. Ты что-то холодно встречаешь меня, мать.
М а т ь. Холодно? Ох, сын, сын… Иди садись.
М а р т. Дай мне чего-нибудь поесть… Хоть черствого хлеба!
М а т ь. Поесть? Силы небесные… Сейчас, сейчас! (Спешит в кухню, приносит миску и хлеб.) Ешь, с обеда осталось…
М а р т. Давай! (Садится, жадно, почти давясь, ест.)
М а т ь (смотрит на него с ужасом). Ты голодал… Не ешь все сразу, а то еще плохо станет… Верно, трудно было?
М а р т. Кому? Где?.. А, в заключении… Да, страшно… Как-никак Сибирь!.. Ах как вкусно… Отец дома? А Анника? Она все еще живет здесь?
Мать кивает, с беспокойством прислушивается, что делается наверху.
Значит, все хорошо… Она, верно, уже спит?
М а т ь. Нет, не спит. Знаешь, мой мальчик, что я тебе скажу…
М а р т. Тише, мама… тише! Пусть это будет для нее неожиданностью… Что это за мясо? Удивительно вкусное.
М а т ь. Обыкновенная отбивная. Конечно, с голоду…
М а р т. Теперь умыться и переодеться. Я не хочу показываться Аннике в таком виде… Да вот я и дома! Это словно чудо… (Осматривается кругом.) Все здесь как было. Фотографии на стене… ведь это я снимал. Вот ты… Помнишь, почему у тебя здесь такое заплаканное и сердитое лицо? В тот день на меня напялили немецкий военный мундир! Отец… он все такой же суровый? А вот Анника… маленькая, испуганная птичка! Но где же моя фотография?
М а т ь. Спрятала.
М а р т. Спрятала? Странно… Почему? Хотя все равно. Главное — я дома. В Эстонии… Со своим народом. (Шепотом, с болью.) Скажи, мама, ты когда-нибудь целовала землю?
М а т ь. Успокойся, сядь сюда… Здесь ты спал, когда был молодым парнем. Вот так… Умоешься — дам тебе чистое белье. Одежда твоя вся цела. Но вот что я тебе скажу… Много лет прошло. Жены у тебя больше нет. (Пауза.) Развелась с тобой. Через пять лет после приговора.
М а р т. Какого приговора? Ах да… разумеется. Значит, Анника развелась? Вышла за другого?
М а т ь. Не успел вернуться — и уже кричишь. Кто ты такой, чтобы кричать?
М а р т. Во всяком случае, твой сын, которого она обманула! Ну, я ей…
М а т ь. Молчи! Только посмей угрожать! Она — обманула? Неправда. Ты обманул — и ее и меня…
М а р т. Мать!
М а т ь. Да! Она думала, ее муж — честный человек, а я… я верила, что у меня честный сын, что он будет мне опорой в старости. Сын, о котором я смогу говорить с гордостью. Которого все будут уважать. А кто ты сейчас? Помилованный бандит, грабитель.
М а р т. Ложь!
М а т ь. Позор… Думаешь, если за двенадцать лет ты не написал ни слова, так мы не знаем, за что тебя судил трибунал?
М а р т. Ну?
М а т ь. Что «ну»? Когда я запросила о тебе, мне показали все бумаги. Прочли все твое дело. Свидетели узнали тебя в лицо. Чего отводишь глаза?.. По заслугам получил двадцать лет! О твоих черных делах я узнала уже после суда. Не то пришла бы и там же отхлестала тебя! С тех пор отец стал хворать… А потом умер. Да, умер… Стыд убил его! Будь он жив, выгнал бы тебя сейчас. (Пауза.) На наши письма ты не отвечал. Сколько в тебе страшного упрямства! Потом мы и писать бросили.
М а р т. И ты веришь, что я действительно…
М а т ь. Уж не думаешь ли отпираться? Хочешь еще раз показать свое упрямство?
М а р т. Перестань, мать…
М а т ь. Не перестану. А как я жила здесь все это время? Об этом ты не спрашиваешь!