Пестель - [78]

Сообщая следствию эти сведения, Майборода, естественно, хотел придать больше веса своему первому доносу — о тайном обществе. Но в данном случае капитан поступил неосторожно: он не знал всех тонкостей финансовых операций Пестеля, а кроме того, о многом был вынужден умолчать, чтобы не запутаться самому. В результате пять из шести пунктов его доноса оказались, как было установлено впоследствии, чистым вымыслом.

Однако этот донос Майбороды имел важные последствия. В Тульчине по этому поводу началось отдельное следствие. Разбирательство это тянулось очень долго: начавшись в феврале 1826 года, оно надолго пережило главного обвиняемого. В конце 1827 года фамилия Пестеля всплыла и в связи с ревизией деятельности Киевской губернской администрации. Вятский полк был расквартирован в Киевской губернии, и речь шла о взятках, которые командир полка давал секретарю киевского гражданского губернатора, известному всей губернии лихоимцу Жандру. Взамен Пестель получал возможность незаконных операций с казенными земскими средствами.

Окончательное же «решение» всех связанных с финансовой деятельностью Пестеля проблем последовало лишь в 1832 году.

Эти следственные дела рисуют нам облик лидера Южного общества с совершенно неожиданной стороны. Впечатляет не сам факт денежных претензий полка к своему командиру — подобные претензии были обычным делом при смене полкового начальства. Впечатляет сумма, на которую были заявлены казенные и частные «претензии» на Пестеля. По самым приблизительным подсчетам она составляла около 60 тысяч рублей ассигнациями. По тем временам это были немалые деньги.

Анализируя финансовое состояние Вятского полка после ареста Пестеля, Л. Плестерер утверждал, что в растратах был виноват не столько полковой командир, сколько подчиненные ему офицеры. На Пестеля же списали все претензии только потому, что он не мог оправдаться. «Участие в государственном заговоре поставило последнего в такое положение, что всякое обвинение, подымавшееся против него, принималось на веру», — писал Плестерер.

Однако вряд ли подобное утверждение справедливо: «принимать на веру» такого рода обвинения было совершенно не в традициях эпохи. Здесь показателен пример бывшего командира Ахтырского гусарского полка полковника Артамона Муравьева. Артамон Захарович Муравьев был одним из главных заговорщиков, впоследствии его осудили на 20 лет каторги. Летом 1826 года новый полковой командир полковник Куликовский обвинил государственного преступника в растратах. И потребовал от его родственников 88 тысяч рублей. Сестра Артамона Муравьева была замужем за министром финансов графом Егором Канкриным, после осуждения родственника Канкрин стал опекуном его детей. Куликовскому казалось, что министр, желая замять скандал, без разговоров даст ему денег. Но Канкрин денег не дал — и началось официальное разбирательство.

Проверял «претензии» Куликовского корпусный командир генерал-лейтенант Рот — командир 3-го пехотного корпуса, один из активных противников декабристов. Рота в сочувствии к осужденному заговорщику упрекнуть было сложно. Однако «претензии» Куликовского не подтвердились. И в своем рапорте главнокомандующему 1-й армией графу Остен-Сакену Рот отмечал, что требование нового полкового командира нельзя принять «иначе как за весьма неосновательное, что и должно оставить его в сем отношении на весьма нехорошем замечании у начальства». Куликовский вскоре был отставлен от своей должности, а с Артамона Муравьева были сняты все обвинения в служебных преступлениях.

Ситуация в Вятском полку была совершенно другой, и Пестель был действительно виноват в полковых растратах. Даже если гипотетически предположить, что он был бы оправдан по делу о тайных обществах, он по результатам этих расследований неминуемо лишился бы полковничьих эполет и надел солдатский мундир: в 1820 году за растрату в два раза меньшей суммы был разжалован из полковников в рядовые известный декабрист Флегонт Башмаков, за получение взятки в 17 тысяч рублей лишился своей должности главнокомандующий 2-й армией Беннигсен. Растраты в армии, в том, конечно, случае, если они становились известны начальству, карались очень жестоко.

Сразу оговорюсь: полковник Пестель не был банальным расхитителем казенных средств. Хорошо известно, что он нередко жертвовал для полка и собственные деньги. Просто Пестель не делал различия между собственными и полковыми суммами. А поскольку полковые суммы были на несколько порядков больше его собственных, то и «расход» по полку оказался на несколько порядков выше «прихода». Нужды заговора, как показало время, требовали больших затрат.

Финансовая деятельность Пестеля в полку была практически бесконтрольной. Созданный в 1811 году специальный орган — Государственный контроль — был не в состоянии проверить отчетность каждой воинской части. Командир же 18-й пехотной дивизии, имевший право финансовой ревизии в полках, по ряду причин (о которых речь ниже) вовсе не был заинтересован в разоблачении полковника. Естественно, не требовал отчета от Пестеля и армейский генерал-интендант Юшневский.