Пестель - [75]

По итогам следствия капитану Урбанскому было предложено оставить службу.

Вообще, отношения Пестеля с офицерами Вятского полка немногим отличались от его взаимоотношений с солдатами — с той только разницей, что офицеров он, конечно, не бил. Так же, как и нижних чинов, Пестель постоянно перетасовывал ротных командиров. К концу 1825 года в ротах вообще не осталось ни одного «своего» командира: большинство из них были переведены в другие полки или вовсе оказались в отставке, а на их место были приглашены новые. К подбору кадров Пестель подходил очень серьезно: каждый офицер, служивший в полку, должен был быть обязан своей карьерой лично ему.

Конечно, такая политика многим из подчиненных Пестеля не нравилась. Но командир не принимал никаких советов от офицеров: протестовавшие становились первыми кандидатами на удаление из полка. Так, например, произошло с майором Гноевым — видимо, в 1822–1823 годах именно он возглавлял офицерскую оппозицию новому командиру. Путем настойчивых просьб, адресованных Киселеву, Пестель добился своего: в марте 1823 года майор Гное-вой был переведен в другой полк. Другие офицеры, державшие его сторону, получили отставку — и этим обстоятельством полковник остался очень доволен. Пестеля смущало только то, что «оставшихся больше, чем следовало бы». «Я желал бы нового массового увольнения», — признавался он в письме к Киселеву.

Переведенный в 1824 году в Вятский полк член тайного общества майор Николай Лорер был очень удивлен теми порядками, которые он там застал. Будучи личным секретарем Пестеля по делам общества, он мог позволить себе критику в адрес своего патрона и не стеснялся открыто не соглашаться с пестелевской «системой командования полком». Он утверждал, что солдаты «не знают и не любят» командира, а офицеры просто боятся его. Судя по мемуарам Лорера, Пестель не рассердился на честного майора: его слова он просто пропустил мимо ушей. Конечно, полковник прекрасно знал, что действительность была вовсе не таковой, как ее представлял себе мало искушенный в делах военного управления Лорер.

Атмосфера безусловного подчинения и личной зависимости подчиненных от командира сделала свое дело: Вятский полк к концу 1825 года представлял собой прекрасно обученную, сплоченную вокруг командира войсковую единицу. Пестель рассчитывал на свой полк в качестве ударной силы будущей революции — именно вятцы должны были прийти в Тульчин, арестовать главную квартиру 2-й армии и тем дать сигнал к восстанию. Надежды Пестеля на свою команду были вполне обоснованными. Несмотря на крайнюю жесткость командира в отношениях с подчиненными, в полку его все же любили и готовы были пойти за ним куда угодно. Пестель был для солдат хорошим начальником, суровым, но справедливым.

* * *

После казни Пестеля Высшая полиция 2-й армии установила за Вятским полком наблюдение. И секретные агенты доносили по начальству о том, что «все нижние чины и офицеры непременно жалеют Пестеля, бывшего их командира, говоря, что им хорошо с ним было, да и еще чего-то лучшего ожидали, и только стоит вспомнить кому из военных Пестеля, то вдруг всякий со вздохом тяжким и слезами отвечает, что такого командира не было и не будет». Солдаты передавали друг другу слова любимого командира, якобы сказанные им перед смертью, «что он, Пестель, что посеял, то и взойти должно, и взойдет впоследствии непременно».

Правда, о том, что же собирался их командир «посеять» и что впоследствии должно «взойти», у солдат были весьма смутные представления. Многие из них, например, были уверены, что полковник собирался с их помощью «резать» окрестных «жидов». «Один рядовой говорил: «ежели бы был с нами Пестель, то мы бы всех евреев вырезали». То же говорили еврею Ицку четыре рядовые 1 гренадерской роты, при возвращении с караула из Каменец-Подольска», — сообщали агенты.

Самый известный пример личной преданности нижних чинов к Пестелю — история его денщика, рядового Вятского полка Степана Савченко. От него следователи пытались добиться сведений о круге конспиративных знакомств полковника, о том, какие разговоры велись в квартире Пестеля, где и кем спрятаны его «тайные бумаги». Денщика допрашивали в Тульчине, а потом отослали в Петербург, в ведение Следственной комиссии, и заключили в Петропавловскую крепость. Но закованный в кандалы Савченко в показаниях просто перечислял известных ему офицеров — которые «ходили» к Пестелю по долгу службы. Он утверждал, что, узнав о смерти императора, командир полка «едва ли мог дышать от скорби». Савченко давал показания и о том, что незадолго до ареста Пестель в кругу своих друзей сожалел «о смерти покойного государя» и пил «за здоровье императора Константина Павловича».

Зная и имена тех, кто прятал бумаги Пестеля, и место, куда ее должны были спрятать, денщик, несмотря на «расспросы и внушения», «отрекался неведением и прибыл в совершенном запирательстве». Впоследствии Степана Савченко перевели на службу в один из полков Кавказского корпуса.

Остались верны уличенному в «преступных намерениях» командиру и офицеры Вятского полка. Ярчайший пример тому — следствие по делу об офицерской дуэли, которое велось при полку с 1825 по 1828 год.