Пестель - [102]

Очевидно, что Пестель хотел скрыть от своего бывшего единомышленника приготовления к революционному выступлению. Майборода же испугался прежде всего слежки, которую установил за ним Пестель. Похоже, что полковому командиру был известен практически каждый шаг его подчиненного.

Судя по позднейшим показаниям капитана, он, «помышляя непрестанно уже о том, каким бы образом вернее раскрыть пред государем императором все, что успел узнать насчет злоумышленного общества», «находил большие к тому затруднения, боясь надзирания со стороны господина Пестеля чрез тайных агентов его, жидов». Главным агентом Пестеля был назван «еврей местечка Бердичева по имени Давидка», который «в половине ноября ездил к Пестелю, что прежде не случалось, и возвращаясь из Линец», заходил к Майбороде в Махновке «с другим жидом». Близость еврея «по имени Давидка» к Пестелю подтвердил и многознающий денщик командира Вятского полка, рядовой Степан Савченко. В первых числах января 1826 года житель города Бердичева Давид Лошак был арестован, доставлен в Петербург и заключен в Петропавловскую крепость.

Лошак решительно отверг все показания Майбороды, объяснив следователям, что занимался поставками для Вятского полка лошадей и «доставлял разный товар», но агентом полкового командира не был. На допросе Лошак показал, что «у полковника Пестеля был домашний фактор (управляющий. — О. К.) по имени Абрам Шлиома Альперон, уроженец из города Староконстантинова, который исполнял у него, Пестеля, все его порученности, занимался разными покупками и вообще употребляем был по всем делам его, Пестеля».

«Староконстантиновского торгующего мещанина» Абрама Альперона арестовали в конце января того же 1826 года и допросили в Варшаве. Точно так же, как и Лошак, Альперон показал, что его отношения с командиром Вятского полка были исключительно торговые. При этом он присовокупил, что «фактором» Пестеля был «тульчинский еврей по имени Шмерко, который у него в доме и жил». Очевидно, поняв, что от евреев многого добиться не удастся, следствие не стало разыскивать Шмерко. В конце концов и Лошака, и Альперона из-под ареста отпустили.

Эти показания дают возможность сделать вывод: Пестель действительно пользовался услугами агентов-евреев. Вне зависимости от того, как на самом деле складывались отношения командира вятцев конкретно с Лошаком и Альпероном, оба они факт существования таких агентов не отрицали. Естественно, что при этом евреи всячески старались обезопасить себя и не раскрыть своих истинных «связей» с государственным преступником.

Следует отметить, что в свидетельствах обоих евреев немало противоречий. Так, в показаниях Альперона настораживает противоречивость в изложении хронологии событий: коммерсант утверждает, что его «отношения» с Пестелем завершились в конце 1824 года, а «фактор» Шмерко появился у полковника «чрез некоторое время после этого». Однако этот самый Шмерко, по словам Альперона, в 1824 году уже поссорился с Пестелем и был выгнан из дома полкового командира.

Показания Лошака еще более странны и противоречивы. Он, в частности, сообщил следователям, что едва знал Пестеля — но при этом утверждал, что, бывая в Бердичеве, командир вятцев «хаживал к командиру Мариупольского гусарского полка полковнику Снарскому».

Лошак, кроме того, сообщил, что осенью 1825 года он ездил к Пестелю в Линцы, желая продать для его полка холст, однако полковник этот холст не купил. Альперон же, судя по его показаниям, в то же самое время видел Лошака в Бердичеве — покупающим с двумя солдатами-вятцами «кожи» для полка. Именно из Бердичева в конце ноября 1825 года Майборода тайно отправился в Житомир — чтобы передать свой знаменитый донос на Пестеля.

При этом тот же Лошак рассказывал некую невнятную историю о том, что, «возвращаясь из местечка Линцы от Пестеля чрез город Махновку, он, Давыдко, действительно заходил на квартиру капитана Майбороды вместе с товарищем своим Юколем, но не по поручению Пестеля или кого другого и не для наблюдения за ним, Майбородою, а единственно для извещения его о том, что пистолеты его, Майбороды, отданные живущему в Бердичеве немцу Шафнагелю, сей последний отдал майору Челищеву на пробу; причем Юколь показывал ему, Майбороде, и образцы холста, который думал он продать Пестелю».

Если учесть при этом, что «майор Челищев» — это, скорее всего, служивший в 16-м егерском полку Александр Челищев, соученик Пестеля по старшему классу Пажеского корпуса (выпуск 1812 года), активный участник «норовской истории» 1822 года, переведенный из гвардии в армию и участвовавший в Союзе благоденствия, — следует признать, что у Майбороды были веские основания не доверять пришедшим к нему евреям.

Впрочем, следователи по делу декабристов во все эти тонкости не вникали. Для них важно было установить, не открывал ли Пестель евреям тайны заговора. Спрошенный об этом, Пестель ответил отрицательно: «Слишком бы неосторожно и безрассудно было с моей стороны вверяться жиду в деле тайного общества». При этом полковник вряд ли солгал.

Однако «вверяться жиду» в деле полицейской слежки было со стороны Пестеля вовсе не «безрассудно». По авторитетному замечанию Пушкина, в сознании дворянина начала XIX века понятия «жид» и «шпион» были «неразлучны».