Песочный принц в каменном городе - [14]

Директриса, подумав, что мы окончательно раскаялись, успокоилась и перестала придумывать нелепые задания. Меня даже пригласили в кабинет и снова провели долгую беседу о будущем, потом мы съездили в другие ее магазины, где меня представляли как надежду торгового бизнеса, и милые девочки ошарашено взирали на новую протеже.

Вечера были свободны, но теперь уже я сама оттягивала момент встречи с Артемом. Пропустила несколько занятий, а в эту пятницу твердо решила идти. И настроение подходящее.

Я его просто обниму и все, сама, первая. А потом увижу его глаза… И все будет ясно. Скучал? Ждал? Безразлично?

Не верю. Все будет прекрасно. Все было бы прекрасно уже сейчас, если бы хорошее настроение не портило заплаканное лицо Ольги.

Конец смены, а она скрылась в кладовой, просидела с пол часа, вернулась с салфеткой и принялась демонстративно размазывать дешевый макияж. Я вопросительно уставилась на Оксану.

— Недостача у нас, — подтвердила она, покосившись на дверь директрисы, — большая.

Она опять посмотрела на дверь, потом на Ольгу и с подозрением на меня.

— Девятьсот гривен.

Опять? Да сколько можно? Это же две зарплаты! Что делать? Конечно, с нас высчитают, а жить как?

— С меня высчитывать не будут, — отрезала Оксана, холодно наблюдая за страданиями Ольги. — С тебя тоже.

Я почувствовала комок в горле. Не знаю, кто вор, но я так же не без греха. Стащила когда-то с кассы две гривны. Потом, правда, вернула, и все же… не хорошо на душе было, скверно.

И Ольга как овца побитая. Подошла, заглянула мне в глаза, словно ждала этого признания.

Я отвернулась.

— Оксан, а почему крайняя Ольга? Кто решил?

— Директриса, — по слогам, как недоумку, пояснила Оксана.

Ольга всхлипнула и снова спряталась в кладовой. И даже если вина не ее, ничего не докажешь. К примеру, о тех двух гривнах, что я брала в долг, никто не знал. А если брал кто-то еще? И не считал обязательным возвращать? А если сама директриса, у которой была привычка потребовать срочно деньги из черной кассы и даже не дать тебе времени пересчитать наличку?

Я постучала к ней в кабинет.

— Заходи, Наталья, — она приветливо махнула рукой. — Кофе вкусный. Будешь? И вафли есть, твои любимые. Садись. Ну, что там? Хнычет? Пускай. Она мне за все заплатит. Прямо под носом…

— Алла Борисовна, почему вы решили, что это именно Ольга?

Алла Борисовна удивленно заморгала ресницами.

— Нас же трое.

— Наташа, иди работай. Тебя это заботить не должно.

И все же в ее взгляде мелькнуло сомнение.

— Видеокамер нет, — сказала я, — деньги в кладовой, взять мог любой из нас.

В том числе и ты, подумал я, но вслух не сказала.

Директриса улыбнулась, словно догадавшись о моих мыслях, и выдала версию:

— До Ольги у нас краж не было. Это она. Оксана работает у меня четыре года, я ей полностью доверяю, а Ольга пришла последней.

Вот как. Пришла последней — достаточное доказательство, чтобы тебя обвинили в воровстве и угрожали расправой, если деньги чудесным образом не вернутся.

— Я хочу уволиться.

— Что?

— Алла Борисовна, я не верю, что это Ольга. А если это она, то меня не устраивает обвинение только на том основании, что человек пришел в магазин последним, что он здесь работает меньше других. Меньше всех здесь работаю я. Ольга — год, а я — четыре месяца. После ее увольнения, если произойдет еще одна недостача, последней буду точно я. Я увольняюсь.

— Ты делаешь ошибку.

Директриса была так ошарашена, что поднялась, преодолела отделявшее нас расстояние и внимательно всматривалась в мое лицо.

— Наташа, ты делаешь ошибку. Не принимай необдуманных решений. Иди. Иди работай. Она специально разыграла перед тобой представление, но меня не проведешь. Говорит: денег нет. У меня есть люди, которые заставят заплатить. Она заплатит мне за все, и даже больше. За все. Я найду способы.

Надо признать, Алла Борисовна умела убеждать. Или гипнотизировать. Я вышла из ее кабинета, потерянно осмотрелась по сторонам. Зачем я устраивала бурю в стакане воды? Пустяк, да и только.

— Мне жить не на что, — услышала рядом слова Ольги.

Она сидела с очередной салфеткой рядом с по-прежнему равнодушной Оксаной.

Не хочу быть на ее месте.

Я вернулась в кабинет директрисы, бросила на стол фартук и вышла из магазина. На душе стало легче, вроде бы и не было никогда истории с двумя гривнами, не было унижения перед покупателями в магазине «Персик», не было ночных смен по отмыву сарделек.

Чистый лист. Ровное дыхание. Прилив сил на задуманное.

Я пришла на курсы, но Артема у входа не было. Он опаздывал. Или решил не приходить вовсе? Быть может, родители передумали на счет необходимости изучения языков?

Кстати, папу его я так и не видела. И мама Артема о нем не упоминала. Тогда мне и в голову не могло прийти, что папы попросту не было, и что мой мальчик умеет и любит врать.

Делать больно — легко. Вот пришел все-таки. Не один. С Наташкой-худышкой.

Бросил мне «привет» и отвернулся к ней.

Я почувствовала головокружение — быть может, упало давление, быть может, я даже в цвете лица изменилась, как говорят в Одессе — без разницы. Дешевая пудра — спасение от унижения.

Представление набирало силу. Вот он склонился к острому ушку Наташки, что-то шепчет. Она хихикнула, покосилась в мою сторону и согласно кивнула.