Песочный принц в каменном городе - [13]

Когда поток оголодавших рассосался, Ольга подошла ко мне.

— Говоришь, замуж приехала выходить?

Она усмехнулась, подняла вверх очки, и я увидела огромное синевато-желтое пятно возле глаза.

— Подумай еще раз.

— Кто? — ахнула я.

— Принц. Одесский. Мой.

До вечера мы не перекинулись и парой слов. Странно, но я чувствовала вину за то, что случилось с Ольгой. Ведь это я ее уговорила на посиделки. И вот, я цела, здорова, а она… В темных очках даже купюры видеть плоховато. В итоге, недостача. Сто десять гривен — сумма астрономическая по тем временам.

Ольга отмалчивалась. Сев в углу, я пересчитывала свою кассу и думала о том, что у меня, конечно, есть 20 гривен, которые нашла, и я могла бы выручить напарницу, но тогда не смогу позволить себе абсолютно ничего. К тому же, ходили слухи, Ольга решила увольняться.

— Мне нужны деньги. Что мне делать? — ныла Ольга.

Она с надеждой посматривала в мою сторону. Что делать… Я подошла к сумке, достала купюру, с минуту рассматривала ее и вернула на место. Нет.

Я пожала плечами. Откуда я знаю, что делать? Своих проблем хватает.

Ушла чуть раньше, а Ольга осталась. Плакала. К тому же, ее не сильно тянуло домой. Я злилась на себя, на двухсотгривневую купюру, камнем оттягивавшую сумку, и в ужасном настроении зашла в дом.

— А вот и наша красопета! — увидев меня, завопила тетка.

— Явилась, — вторила другая.

Я растерянно уставилась на двух заговорщиц. В том, что заговор был, убедилась через секунду.

— Это она — больше некому!

— Ну, да, не наши же мужики!

Тетки отбросили в сторону ножи и капусту, надвинулись, уперев руки в бока и посмеиваясь, и вдруг схватили меня с двух сторон. Одновременно. Я вскрикнула, они схватили меня под руки и попытались ткнуть лицом в мусорное ведро. Я выворачивалась, но понимала, что силы, мягко говоря, не равны.

— Шляется, шляется, с нее течет, а она ландыши…

Снова попытка сунуть мой нос в ведро и снова я вывернулась. Надолго ли? Я — мышь для двух толстых кошек. Неподвижная мишень для снайпера.

Я задыхалась, вскрикивала и понимала, что проигрываю, что мне придется не только увидеть, но и вдохнуть запах чужой прокладки. Она валялась на дне ведра, распластавшись и вобрав в себя кровь как минимум вселенной.

Меня ударили по щеке, — неряшливые пальцы с заусеницами, — мой ноготь сломался о край стола, я разозлилась и схватила нож. Его лезвие стало преградой между мной и двумя ненормальными. Острое лезвие. Надежной преградой.

Смогу ли? Даже вопроса такого не было. Да, если придется.

Тетки замешкались, оторопело глядели то на капусту, то на меня, сделали шаг назад.

— Чокнутая, — сказала одна из них. — Он же острый.

Я рассмеялась.

— Вот именно, — подтвердила, — именно.

И уже дальше — на их языке, чтобы доходчивей. Нет, молдавского не знала, но хорошо уличный жаргон — неплохая замена, как оказалось. Благо, детство не подкачало.

Если перевести на русский обыкновенный, то я сказала, что живу в своей стране, и если убью этих мутантов, сидеть буду на Родине, вот им придется сдохнуть в чужой стране. Сдохнуть, и сгнить здесь.

Тетки хлопали ресницами, злились, молчали, но по глазам видела — не оставили намерений увидеть мой поцелуй с прокладкой.

— Я — одесситка, — крикнула одна из них.

— Да не позорь ты Одессу!

Меня снова душил смех.

— Сунетесь еще раз — я мешкать не стану. Пошли вон! Обе! Сегодня кухня занята.

Они переглянулись, кивнули друг другу и как завороженные, маленькими шажками, не поворачиваясь ко мне спиной, вышли.

Спрятаться в своей комнате сейчас — равносильно поражению. Или идти до конца, или лапки складывать в самом начале — так безболезненней.

Я взяла ведро и выбросила прокладку им под дверь.

Готовить мне было нечего — «Мивину» съела еще на выходных и не пополнила запасы. Заварила кофе, похрустела их капустой, заняла выжидательные позиции. Наверняка, вернутся.

В окошко увидела, что сунется муж одной из теток. Подмога? У двери своей комнаты он чертыхнулся, нагнулся, поднял прокладку и забросил в комнату. Послышались женские крики, потом показалась женская голова с десятью мужскими пальцами в кучерявой шевелюре. Больно?

Я улыбнулась. Хотелось бы.

Тетку и прокладку поволокли к туалету на улицу. Тетка отбивалась, кричала, но муж ее действовал жестко и вполне успешно. Лицом — к толчку, лицом — к прокладке, лицом — к земле, когда возвращались. Втолкнул ее в комнату, так и не позволив разогнуться, и зашел на кухню.

— Досталось? — спросил равнодушно.

Я пожала плечами.

— Нож, кстати, острый, — почавкав капустой, он вышел.

Прелестно.

С этого дня я спала не с радио, а с ножом. Каждую ночь клала под подушку и ждала матч-реванш.

Спать я разлюбила. Потому что хотела жить. Потому что хотела снова увидеть Артема. Две недели рабства в «Персике» не позволяли сбежать на курсы. Директриса умела учить.

Плюс: за две недели я похудела на пять килограмм, минус: Артем этого не видел.

Теперь я четко понимала, что хочу замуж именно за него, что живу только новой встречей, что даже если у него отберут квартиру, мы уедем в Луганск — лишь бы вместе.

Из отпуска вернулась еще одна напарница — Оксана. Работать стало легче и веселее. Вдвоем мы пытались вытянуть Ольгу из затяжной депрессии и по утрам подкрашивали ее синяк моей пудрой. Дешево и сердито.