Песочные часы - [21]

— Я слушаю, — тихо ответила Алена, — кажется, тебе есть что сказать… Но ведь у него была жена, Мила. Как же ты могла?..

— Говорю тебе, это выше сил. Ничего с этим не поделаешь, тебя словно несет по течению. Да я тысячи раз пробовала оборвать весь этот кошмар! И все равно — только увижу его, тут же сердце падает вниз, и ни о чем уже не могу думать. Если бы ты только знала, как сильно я его люблю…

— Ну а он? Он тебя тоже любит?..

— Не знаю, Алена. Честно говоря, не знаю. Одно могу сказать тебе совершенно точно — для него наша связь была так же мучительна, как и для меня. И он любил… Может быть, тебе странно слышать эти слова, но он по-своему все же любил свою жену. И до сих пор, наверное, любит, не может себе простить… Мы ведь больше не встречались — ни разу, с той самой ночи, когда ты нас увидела… Целый год я живу без него. Но внутри меня все осталось по-прежнему. Это — на всю жизнь, наверное, мне суждено умереть с этой любовью. Вот так, Алена. Видишь, как бывает… Если бы ты могла меня простить!

— Не знаю, Мила… Наверное, не мне тебя прощать.

— Ты просто не представляешь, что я пережила за этот год, а в тот день, когда узнала о ее смерти, вообще жить не хотела… Только ребенка жалко было, из-за нее, из-за дочки, я в тот день на себя руки не наложила. Она ведь ни в чем не виновата.

Долгое время они сидели молча, не двигаясь, наблюдая, как туман медленно расступается, словно тая под первыми лучами солнца. Потом Алена медленно поднялась и, не глядя на Милу, проговорила тихо, но отчетливо:

— Если бы ты только знала, как я несчастлива.

И, не оборачиваясь, быстро спустилась вниз по тропинке, оставив в полной неподвижности, наедине с самой собой и со своими мыслями, девушку, которая когда-то была ее подругой.

Вернувшись, она долго сидела во дворе, на той самой скамейке под вишней. У нее было такое ощущение, что с того момента, когда она вышла с этого двора, прошел не час, а целая жизнь. Она вернулась сюда совершенно другим человеком, поняв, что больше не хочет смотреть со стороны на то, как протекает ее жизнь. Неслышно поднявшись наверх, она прошла в спальню. Руслан спал на боку, отвернувшись к стене. Медленно приоткрыв створки шкафа, она принялась складывать в сумку свои вещи.

А через час уже стояла у порога родительского дома. Несколько недель назад, когда она в последний раз была в гостях у матери, на обратной дороге она подсчитала количество шагов, которое ей необходимо пройти от дверей родительского дома до дверей дома, в котором она живет. Сто шестьдесят восемь шагов. Она прошла их, ступая с каждым шагом все увереннее, все быстрее, — и только в тот момент, когда оказалась у калитки, поняла, что она, собственно, сделала. Внутри ее все кипело, рвалось наружу, какое-то смутно знакомое, но уже давно забытое ощущение торжества. Прислонившись к деревянной калитке, она улыбнулась самой себе, потом просунула руку в щель между забором, открыла нехитрую задвижку с той стороны и, не задумываясь ни на секунду, шагнула вперед.

Знакомые ветки яблони, растущей во дворе, свисали низко-низко. Алена наклонилась, осторожно, чтобы не задеть, прошла под ними, подняла глаза… и тут же встретилась с глазами отца. Он стоял посреди двора, настороженно всматриваясь в пространство, пытаясь разглядеть неожиданного раннего посетителя.

— Отец…

Он смотрел на нее — похудевшая, ссутулившаяся фигура, бледное лицо, наспех расчесанные волосы, большая сумка в руке, — и с каждой секундой выражение его лица менялось. Возникшее вначале недоумение сменилось радостью, но эта радость постепенно уходила, уступая место совсем другому чувству. Сжавшись в комок, уже по привычке ожидая удара, Алена вдруг подумала о том, что одной ее решительности может оказаться мало.

— Что ты здесь делаешь? Почему у тебя в руке сумка? Что в ней?

— В ней — мои вещи… Я пришла навсегда, я вернулась… Вернулась домой. Я больше не могу…

Брови его сдвигались, зрачки расширялись, и она тщетно пыталась отыскать в его глазах хоть каплю сочувствия и понимания.

— Тебя выгнали?

— Меня никто не выгонял. Я сама ушла, папа. Я не хочу больше там жить, хочу вернуться домой!

Он не отвечал, внимательно всматриваясь в ее глаза с возрастающим изумлением.

— Да как ты… Как ты могла! Как тебе не стыдно! Сейчас же иди обратно, иди к своему мужу, возвращайся к себе домой, слышишь!

— Мой дом — здесь, — попыталась возразить она, но он даже не стал ее слушать.

— Твой дом там, где живет твой муж! Кажется, ты выходила замуж по доброй воле, никто тебя к этому не принуждал! Разве я не прав? Что это еще за детские капризы? Как ты смеешь позорить семью, что за ерунду ты говоришь? Насмотрелась по телевизору дурацких фильмов…

— Я не хочу больше с ним жить! Я не люблю его и никогда не любила!

Крик отчаяния заглушил звук пощечины. Она видела, как его рука медленно поднимается вверх, как поворачивается ладонь ребром, инстинктивно отстранилась, но было уже поздно… В ее лицо словно плеснули кипятком. Не в силах поверить в то, что происходит, она подняла на него умоляющие глаза:

— Отец, разреши мне вернуться домой! Пожалуйста, разреши!

— Твой дом — там, где живет твой муж. Ты замужняя женщина, Алена. Уходи. Иди туда, откуда пришла.