Песня слов - [19]

«Какая ночь и звезды, но звезда

Одна в моих глазах Венера,

Иначе Люцифер – носительница света.

Труднее нет науки, чем мифология

Средь пыльных фолиантов

Я жизнь свою охотно бы провел,

Когда со мной была бы ты, Психея

Качаема волной стояла ты,

Глядя на город полуночный,

На приапические толпы,

На освещенье разноцветное реклам,

В природе ежечасно растворяясь

И ежечасно отделяясь от нее.

И стал я жить в движенье торопливом

Толпы погруженной в себя

Все снится мне, сияя опереньем,

Ты фениксом взовьешься предо мной,

И что костер толпы движенье

И человек костер перед тобой.

Что ж ты молчишь теперь,

Как будто изваянье, лишенное окраски,

С тяжелыми крылами.

Тебя не выставлю на перекрестке,

Пока ты вновь крылами не блеснешь

И розовостью плеч полупрозрачных».

Тептелкин появляется на том месте, где должны были бы быть двери

ТЕПТЕЛКИН:

«Вы здесь, маэстро,

Фрагмент вы новый

Готовите.

За вещь большую я не советую

Вам приниматься.

Спокойствие и возраст вам нужны

Для творчества спокойного теченья.

Теперь бы вам политикой заняться,

Через огонь и кровь

Необходимо вам пройти».

Наступает вечер, рынок замолкает, торговцы упаковывают свой скарб На тележках видны японские вазы, слоновая кость, выключатели, подставки от керосиновых ламп Лавка книжника.

КНИЖНИК:

«Вот „Ночи“ Юнга. Дешево я уступлю

Вам. Получите вы наслажденье сильнейшее.

Зажжете вечерком свечу или иное

В наш век необычайное изобретете освещенье,

Повесите Помпей изображенье,

Заглянете в альбом Пальмиры,

Вздохнете об исчезновеньи Вавилона

И о свинцовом скиптре мрачныя царицы

Читать начнете»

ФИЛОСТРАТ:

«Я не за ним. Другого автора

Я как-то пропустил,

Он мне сегодня снился ночью.

Я вспомнил, года два тому назад он был

У вас на нижней полке.

Его «Аттические ночи» я ищу.

Должны вы были настоять,

Чтоб я купил их

Помните, в тот вечер,

Когда шел снег и дождь,

И красною была луна,

Я забежал в своей крылатке мокрой

За Клавдианом в серых переплетах».

КНИЖНИК:

«Вы каждый день заходите.

В крылатке, насколько помню,

Не забегали вы. А книги

В мышиных переплетах все проданы.

Вот „Ночи" Юнга, редкий экземпляр

С французского на итальянский,

Он вам необходим для постиженья душ.

Его для вас я выбрал в куче хлама».

(Филострат убегает.)

Свист бури. Шестой этаж, черный ход, перед дверью помойное ведро. Стены увешаны потертыми и продранными коврами. Прыгают блохи

ЦЫГАНКА:

«Так в Бога вы не веруете?»

ФИЛОСТРАТ:

«Нет»

Улица. Цыганка с Тептелкиным идет под ручку. Тептелкин несет под мышкой гитару в футляре.

ЦЫГАНКА:

«Скажите, он опасный человек?»

ТЕПТЕЛКИН:

«Безумец жалкий».

Тептелкин и цыганка входят в подъезд ярко освещенного дома. Бал-маскарад. Тептелкин под руку с Филостратом.

ТЕПТЕЛКИН:

«Поете вы,

Как должно петь – темно и непонятно.

Игрою слов пусть назовут глупцы

Ваш стих. Вы притворяетесь

Искусно. Не правда ли,

Безумие, как средство, изобрел

Наш старый идол Гамлет.

О, все рассчитано и взвешено:

И каждый поворот

И слово каждое,

Как будто вы искусству преданы,

Сомнамбулой, как будто, ступаете между землей и небом.

О, вспоминаю, как мы играли

В бабки в детстве на дворе.

То есть играл лишь я,

А вы прохаживались, вдохновляясь

Прекрасным воздухом воображаемыя рощи

„Как сад прекрасен, – говорили вы, –

„Не то что садики голландские с шарами и гномами

„С лоснящейся улыбкой

„Аллеи здесь прямы и даже школы Алкамена

„Я видел торс, подверженный отбросам

„Ребячьих тел, сажаемых заботливою няней".

Не мудрено затем услышали вы море

В домашней передряге».

ДАМА:

«Вы ищете неповторимого искусства,

Вы, чувствующий повторяемость всего,

Оно для вас прибежище свободы.

Идемте в сад, здесь так несносен шум.

Ах! Боже мой! Сияющие пары.

Подумать только, молодость прошла.

Я удивляюсь, как вы вне пространства

Из года в год сжигаете себя».

Комната Филострата. Филострат лежит. Читает.

«И одеяло дыр полно,

И в комнате полутемно,

И часовщик дрожит в стене,

Он времени вернейший знак,

Возникший и нежданный враг.

Не замечая, мы живем

И вдруг морщины узнаем».

И Филострат с постели скок

И на трехногий стул присел,

Достал он зеркало. Увы!

Увидел за собой сады

И всплески улиц, взлет колонн,

Антаблементов пестрый хор,

Не тиканье часовщика,

А музыка в груди его.

«Прекрасна жизнь – небытие

Еще прекрасней во сто крат,

Но умереть я не могу

Пусть говорят, что старый мир

Опасен для ума людей,

Что отрывает от станков

И от носящихся гудков.

Увы, чем старше, тем скорей

Наступит молодость моя

Сейчас я стар, а завтра юн

И улыбаюсь сквозь огонь».

Верба

Летит московский раскидай

Весь позолочен, как Китай,

Орнаментальные ларцы

С собою носят кустари.

Тептелкин важно, точно царь,

Идет осматривать базар.

«Вот наша Русь, – он говорит, –

Заморских штучек не люблю,

Советы – это наша Русь,

Они хранились в глубине

Под Византийскою парчой,

Под западною чепухой».

Филострат идет с рукописью в театр.

I акт. Темно.

ФИЛОСТРАТ:

Страшнее жить нам с каждым годом,

Мы правим пир среди чумы,

Погружены в свои печали

Сады для нас благоухают,

Мы слышим моря дальний гул,

И мифологией случайно

Мы вызываем страшный мир

В толпу и в город малолюдный,

Где мертвые тела лежат,

Где с грудью полуобнаженной

Стоит прекрасна и бела

Венеры статуя и символ

Садитесь, Сильвия, составил я стихотворение для вас:

«Стонали, точно жены, струны:

Ты в черных нас не обращай