Песня слов - [21]

И важно, как царь, я спускаюсь со скал

И в очи свой клюв погружаю.

И чудится мне что я пью ясный сок,

Что бабочкой переливаюсь.

Январь 1926

«На крышке гроба Прокна…» >*

На крышке гроба Прокна

Зовет всю ночь сестру свою –

В темнице Филомела.

Ни петь, ни прясть, ни освещать

Уже ей в отчем доме.

Закрыты двери на запор,

А за дверьми дозоры.

И постепенно, день за днем,

Слова позабывает,

И пеньем освещает мрак

И звуками играет.

Когда же вновь открылась дверь,

Услышали посланцы

Как колыханье волн ночных

Бессмысленное пенье.

Щебечет Прокна и взлетает

В лазури ясной под окном,

А соловей полночный тает

На птичьем языке своем

1926

«И снова мне мерещилась любовь…» >*

И снова мне мерещилась любовь

На диком дне. В взвивающемся свисте,

К ней все мы шли. Но берега росли.

Любви мы выше оказались.

И каждый, вниз бросая образ свой,

Его с собой мелодией связуя,

Стоял на берегу, растущем в высоту,

Своим же образом чаруем.

1926

«Над миром, рысцой торопливой…» >*

Над миром, рысцой торопливой

Бегу я спокоен и тих

Как будто обтечь я обязан

И каждую вещь осмотреть.

И мимо мелькают и вьются,

Заметно к могилам спеша,

В обратную сторону тени

Когда-то любимых людей.

Из юноши дух выбегает,

А тело, старея, живет,

А девушки синие очи

За нею, как глупость, идут

<1926>

«В стремящейся стране, в определенный час…» >*

В стремящейся стране,  в определенный час

Себя я на пиру встречаю,

Когда огни застигнуты зарей

И, как цветы, заметно увядают

Иносказаньем кажется тогда

Ночь, и заря, и дуновенье,

И горький парус вдалеке,

И птиц сияющее пенье.

1926

Эвридика >*

Зарею лунною, когда я спал, я вышел,

Оставив спать свой образ на земле,

Над ним шумел листвою переливной

Пустынный парк военных дней.

Куда идти легчайшими ногами,

Зачем смотреть сквозь веки на поля

Но музыкою из тумана

Передо мной возникла голова

Ее глаза струились

И губы белые влекли

И волосы сияньем извивались

Над чернотой отсутствующих плеч

И обожгло: ужели Эвридикой

Искусство стало, чтоб являться нам

Рассеянному поколению Орфеев,

Живущему лишь по ночам.

Ужасна ночь. Сквозь все заставы

Ее должны мы провести,

Чтоб города гармонией сияли,

Как мироздания цветы

1926

Психея («Любовь – это вечная юность…») >*

Любовь – это вечная юность.

Спит замок Литовский во мгле.

Канал проплывает и вьется,

Над замком притушенный свет

И кажется солнцем встающим

Психея на дальнем конце,

Где тоже канал проплывает

В досчатой ограде своей.

1926

«Тебе примерещился город…» >*

Тебе примерещился город,

Весь залитый светом дневным,

И шелковый плат в тихом доме,

И родственников голоса.

Быть может, сочные луны

Мерцают плодов над рекой,

Быть может, ясную зрелость

Напрасно мы ищем с тобой!

Все так же, почти насмехаясь,

Года за годами летят,

Прекрасные очи подруги

Все так же в пространство глядят

Мне что – повернусь, не замечу

Как год пролетел и погас.

Но для нее цветы цветут,

К цветам идет она.

И в поднебесье голоса

И голоса в траве.

И этот свист и яркий свет

В соотношеньи с ней –

Уйдет она и вновь земля

Исчезла предо мной

Вне времени и вне пространств

Бесплотен, словно дух,

Я метеором промелькнул,

Когда б не тихий друг

1926

«Я восполненья не искал…» >*

Я восполненья не искал:

В своем пространстве

Я видел образ женщины. Она

С лицом, как виноград полупрозрачным

Со мной росла и пела и цвела.

Я уменьшал себя и отправлял свой образ

На встречу с ней в глубокой тишине.

Я – часть себя. И страшно и пустынно –

Я от себя свой образ отделил.

Как листья скорчились и сжались мифы.

Идололатрия в последний раз звенит

На брег один, без Эвридики,

Сквозь Ахеронт стремглав пронесся я.

Казалось мне, – я видел, вниз бросаясь,

Как образ мой остался надо мною,

Как он живет, вздыхает, ожидает

В венке фиалковом своем.

И с ним прозрачная подруга,

Вспорхнувшая из тьмы моей,

Как равноправная супруга

Блуждать навек обречена.

1926

Ночь («И мы по опустевшему паркету…») >*

И мы по опустевшему паркету

Подходим к просветлевшим зеркалам.

Спит сад, покинутый толпою,

Среди дубов осина чуть дрожит

И лунный луч, земли не достигая,

Меж туч висит.

И в глубине, в переливающемся зале,

Танцуют, ходят, говорят.

Один сквозь ручку к даме гнется,

Другой медлительно следит

За собственным отображеньем,

А третий у камина спит

И видит Рима разрушенье.

И ночь на парусах стремится,

И самовольное встает

Полулетящее виденье:

– Средь вас я феникс одряхлевший.

В который раз, под дивной глубиной

Неистребимая, я на костре воскресну,

Но вы погибнете со мной –

– Спокойны мы, за огненной заставой

Ты временно забудешь нас.

Но в глубине глухих пещер

Стоит твое изображенье,

Оно развеяно везде

И связано с тобою нераздельно,

Куда б ни залетела ты,

Ты свой состав не переменишь –

Сквозь дым и жар Психея слышит

Далекий погребальный звон.

Ей кажется – огонь чужое тело ломит.

Пред нею возникает мир

Сперва в однообразии прозрачном

1926

«На лестнице я как шаман…» >*

На лестнице я как шаман

Стал духов вызывать

И появились предо мной

И стали заклинать:

«Войди в наш мир,

Ты близок нам

Уйди от снов земли,

Твой прах земной

Давно истлел

Пусть стянут вниз

Лишь призрак твой,

Пусть ходит он средь них,

Как человек, как человек,

Молчащий человек». –

И хохотали духи зло.

У лестницы толпа

Тянула вниз, тянула вниз

Мой призрак, хлопоча.

<1926>

«Ангел ночной стучит, несется…» >*

Ангел ночной стучит, несется

По отвратительной тропинке,