Песня слов - [18]

О, сколько лет я превращался в эхо

В стоящий вихрь развалин теневых.

Теперь я вырвался, свободный и скользящий

И на балкон взошел, где юность начинал.

И снова стрелы улиц освещенных

Марионетную толпу струили подо мной

И, мне казалось, в этот час отвесный

Я символистом свесился во мглу

Седым и пережившим становленье

И оперяющим опять глаза свои

На этот мир насквозь метафизичный

На этот путь сияющих химер

И одиночество при свете лампы ясной,

Когда не ждешь восторженных друзей,

Когда поклонницы стареющей оравой

На креслах наступившее хулят

Нет, я другой. Живое начертанье

Во мне растет, как зарево

Я миру показать обязан

Вступление зари в еще живые ночи

Декабрь 1924

«Да, целый год я взвешивал…» >*

Да, целый год я взвешивал,

Но не понять мне моего искусства

Уже в садах – осенняя прохлада

И дети новые друзей – вокруг меня.

Испытывал я тщетно книги

В пергаментах суровых, и новые

Со свежей типографской краской.

В одних – наитие, в других же – сочетанье,

Расположение – поэзией зовется.

Иногда

Больница для ума лишенных снится мне,

Чаще сад и беззаботное чириканье.

Равно невыносимы сны

Но забываюсь я, по-прежнему

И отодвинув нерешенное сомненье,

Безмысленно хватаюсь за бумагу –

И в хаосе заметное сгущенье,

И быстрое движенье элементов,

И образы под яростным лучом –

На миг И все опять исчезло

Хотел бы быть ученым, постепенно

Он мысль свою доводит до конца.

А нам одно блестящее мгновенье,

И упражненья месяцы и годы,

Как в освещенном плещущей луной

Монастыре.

Пастушья сумка, заячья капустка,

Окно с решеткой, за решеткой свет

Во тьме повис И снова я пытаюсь

Восстановить утраченную цепь,

Звено в звено медлительно вдеваю.

И кажется, что знал я все

В растраченные юношества годы.

Умолк на холмах колокольный звон,

Покойников хоронят ранним утром,

Без отпеваний горестных и трудных,

Как будто их субстанции хранятся

Из рода в род в телах живых

В своей библиотеке позлащенной

Слежу за хороводами народов

И между строк прочитываю книги,

Халдейскою наукой увлечен

И тот же ворон черный на столе

Предвестник и водитель Аполлона,

Но из домов трудолюбивый шум

Рассеивает сумрак и тревогу

И новый быт слагается,

Совсем другие песни

Поются в сумерках в одноэтажных городах.

Встают с зарей и с верой в первородство

Готовятся спокойно управлять

До наступленья золотого века.

И принужденье постепенно ниспадает,

И в пеленах проснулося дитя,

Кричит оно старушку забавляя,

И пляшет старая с толпою молодой.

Декабрь 1924

К музе >*

Любовь боролась с смертию духовной

И в стороне я молчаливо ждал

Когда опять сияющее жизнью

Свое лицо ты обратишь ко мне.

Шел третий год борьбы членораздельной

Твой лик бледнел и покачнулся я

Мой грозный враг гремел десницей верной

Но с ним в борьбу вступила снова ты

И в этот час закрыв лицо руками,

Беспомощный я в домы отбежал

И вижу из окон полузакрытых

Что гонишь ты, что побеждаешь ты

Не хлещет дождь зарей полураскрытых

Развалин. Благоухание доносится.

И сад цветет в убежище

Полуразбитом бурей

Декабрь 1924

«Пред разноцветною толпою…» >*

Пред разноцветною толпою

Летящих пар по вечерам

Под брызги рук ночных таперов

Нас было четверо

Спирит с тяжелым трупом

Души своей,

Белогвардейский капитан

С неудержимой к родине любовью

Тяжелоглазый поп

Молящийся над кровью

И я сосуд пустой

С растекшейся во все и вся душою.

Далекий свет чуть горы освещал

И вывески белели на жилищах

Когда из дома вышли трое в ряд

И побрели по пепелищу.

Я вышел тоже и побрел куда

Глаза глядят с невыносимой жаждой

Услышать моря плеск и парусника скрип

И торопливое деревьев колыханье.

Январь 1925

«Он думал: вот следы искусства…» >*

Он думал: вот следы искусства

Развернутого на горах

Сердцами дам

И усачи с тяжелой лаской глаз

Он видел вновь шумящие проспекты

И север в свете снеговом

Пушистых дев белеющие плечи

Летящих в море ледяном

И в солнечном луче его друзья стояли

Толпилися как первые мечты

<и горькие глаза рукою прикрывали

и горькими глазами наблюдали

О горе новостях ему повествовали>

И новости ему в окно кидали

Как башмачок как ясные цветы

1925

<1925 год> >*

(поэма)

ФИЛОСТРАТ:

«И дремлют львы, как изваянья,

И чудный Вакха голос звал

Меня в свои укромные пещеры,

Где все во всем открылось бы очам.

Свое лицо я прятал поздней ночью

И точно вор звук вынимал шагов

По переулкам донельзя опасным.

Среди усмешек девушек ночных,

Среди бродяг физических, я чуял

Отождествление свое с вселенной,

Невыносимое мгновенье пережил».

Прошли года, он встретился с собою

У порога безлюдных улиц,

Покой зловещий он чувствовал в покоях

Богатых. И казался ему еще огромней

Город и еще ужасней рок певца,

И захотелось ему услышать воркованье

Голубей вновь Почувствовать не плющ,

А руки возлюбленной.

Увидеть вновь друзей разнообразье,

Увенчанных бесславной смертью

Его на рынках можно было встретить,

Где мертвые мертвечиной торгуют

Он скарб, не прикасаясь, разбирал,

Как будто бы его все это были вещи.

Тептелкин на бумагу несет «Бесов»,

Обходит шажком фигуру,

Созерцающую бесконечность

ТЕПТЕЛКИН:

«А все же я его люблю,

Он наш, он наш от пят и до макушки,

Ведь он нас вечностью дарит

Под фиговым листком воображенья.

Дитя, пусть тешит он себя,

Но жаль, что не на Шпрее, не на Сене

Сейчас. Тогда воспользоваться им всецело

Могли бы мы. И бред его о фениксе

Мы заменили б явью».

ФИЛОСТРАТ: