Песня слов - [16]

Мы соловьями стали поневоле.

Когда нет жизни, петь нам суждено

О городах погибших, о надежде

И о любви кипящей как вино.

4 ноября 1923

«Под гром войны тот гробный тать…» >*

Под гром войны тот гробный тать

Свершает путь поспешный,

По хриплым плитам тело волоча.

Легка ладья. Дома уже пылают.

Перетащил. Вернулся и потух.

Теперь одно: о, голос соловьиный!

Перенеслось:

«Любимый мой, прощай».

Один на площади среди дворцов змеистых

Остановился он – безмысленная мгла.

Его же голос, сидя в пышном доме,

Кивал ему и пел и рвался сквозь окно

И видел он горящие волокна,

И целовал летящие уста,

Полуживой, кричащий от боязни

Соединиться вновь – хоть тлен и пустота

Над аркою коням Берлин двухбортный снится,

Полки примерные на рысьих лошадях,

Дремотною зарей разверчены собаки

И очертанье гор бледнеет на луне.

И слышит он как за стеной глубокой

Отъединенный голос говорит:

«Ты вновь взбежал в червонные чертоги,

«Ты вновь вошел в веселый лабиринт»

И стол накрыт. Пирует голос с другом,

Глядят они в безбрежное вино.

А за стеклом покрытым тусклой вьюгой

Две головы развернуты на бой

Я встал, ополоснулся; в глухую ночь,

О, друг не покидай!

Еще поля стрекочут ранним утром,

Еще нам есть куда

Бежать.

14 ноября 1923

«Вблизи от войн, в своих сквозных хоромах…» >*

Вблизи от войн, в своих сквозных хоромах,

Среди домов обвисших на поля,

Развертывая губы, простонала

Возлюбленная другу своему:

«Мне жутко. Нет ветров веселых,

Нет парков тех, что помнили весну

Обоих нас, блуждавших между кленов,

Рассеянно смотревших на зарю

О, вспомни ночь: Сквозь тучи воды рвались,

Под темным небом не было земли,

И ты восстал в своем безумье тесном;

И в дождь завыл о буре и любви.

Я разлила в тяжелые стаканы

Спокойный вой о войнах и волках,

И до утра под ветром пировала

Настраивая струны на у-а.

И видел домы ты, подстриженные купы,

Прощальный голос матери твоей,

Со мной безбрежный ты скитался

И тек, и падал, вскакивал, пенясь».

24 ноября 1923

«И лирник спит в проснувшемся приморье…» >*

И лирник спит в проснувшемся приморье,

Но тело легкое стремится по струнам

В росистый дом без крыши и без пола,

Где с другом нежным юность проводил.

И голос вдруг во мраморах рыдает:

«О друг меня побереги:

«Своим дыханием расчетным

«Мое дыханье не лови».

3 декабря 1924

II. Стихи 1924–1926 годов

«Как хорошо под кипарисами любови…» >*

Как хорошо под кипарисами любови,

На мнимом острове в дремотной тишине

Стоять и ждать подруги пробужденье

Пока зарей холмы окружены.

Так возросло забвенье. Без тревоги,

Ясней луны сижу на камне я.

За мной жена свои простерши косы,

Под кипарисы память повела

3 января 1924

Психея («Спит брачный пир в просторном мертвом граде…») >*

Спит брачный пир в просторном мертвом граде.

И узкое лицо целует Филострат.

За ней весна цветы свои колышет

За ним заря, растущая заря.

И снится им обоим, что приплыли

Хоть на плотах сквозь бурю и войну

На ложе брачное под сению густою,

В спокойный дом на берегах Невы.

17 января 1924

Григорию Шмерельсону >*

Но знаю я, корабль спокоен,

Что он недвижим средь пучины,

Что не вернуться мне на берег,

Что только тень моя на нем

Она блуждает ночью темной,

Она влюбляется и пляшет…

5 марта 1924

«О сделай статуей звенящей…» >*

О сделай статуей звенящей

Мою оболочку, Господь!

Чтоб после отверстого плена

Стояла и пела она,

О жизни своей ненаглядной,

О чудной подруге своей,

Под сенью смарагдовой ночи

У врат Вавилонской стены.

Для вставшего в чреве могилы

Спокойная жизнь не страшна,

Он будет конечно влюбляться

В домовье, в жену у огня.

И ложным покажется ухо,

И скипетронощный прибой,

И золото черного шелка

Лохмотий его городов

5 апреля 1924

«Из женовидных слов змеей струятся строки…» >*

Из женовидных слов змеей струятся строки,

Как ведьм распахнутый кричащий хоровод,

Но ты храни державное спокойство,

Зарею венчанный и миртами в ночи.

И медленно, под тембр гитары темной,

Ты подбирай слова и приручай и пой,

Но не лишай ни глаз, ни рук, ни ног зловещих,

Чтоб каждое неслось но за руки держась.

И я вошел в слова, и вот кружусь я с ними,

Танцую в такт над дикой крутизной.

Внизу дома окружены зарею

И милая жена, как темное стекло.

5 апреля 1924

«Под лихолетьем одичалым…» >*

Под лихолетьем одичалым,

Среди проулков городских,

Он еле видной плоской тенью

Вдруг проскользнул и говорит:

«Мне вспыхивать, другим сиянье,

Но вспыхиванье – суета,

Я оборвался средь зияний –

До вас разверзлась жизнь моя».

И тихий шепот плыл под дубом

И семиградный встал слепец

Заговорил в домашнем круге

О друге юности своей:

«Он необуздан был средь бдений

Под сновиденьем городским

Не жизнь искал он, сладкой доли,

Жизнь проводить среди ночей».

Хор

И гнал его вихрь старинный

По пастбищам тучной толпы

И с ним его спутник веселый

Жена подвенечной страны.

И вдруг оглянулся и видит

Стоит огнекрылый маяк

Среди волн домов переменных

Под гул многоярусных толп

1–10 апреля 1924

«Отчаянье меня весной объемлет…» >*

Отчаянье меня весной объемлет,

Как будто я средь наступающих могил,

Чтобы ясней прорезать очертанье,

Себя как гробовщик глухой рукой зарыл

И блеск вина и девушка Лилея,

И шестиглазый дом под высотой луны,

Перекликаются опять в моей пустыне

Как осенью зеленые листы

15 апреля 1924

«Я вечером вскормлен как пепельной нянькой…» >*

Я вечером вскормлен как пепельной нянькой