Песня Рахеро и другие баллады - [3]

ПОСВЯЩАЕСЯ ОРИ-А-ОРИ

Ори, мой брат островной,

В каждом звуке и значеньи тебя тут много, друг мой,

Эта история твоих страны и племени,

В твоём любимом доме твоим почётным гостем, мной,

На языке английском сложена. Владей теперь такой,

А подпишусь я данным тобой именем.

ТЕРИ-И-ТЕРА[3]

I. Убийство Таматеа [4]

Однажды в далёкие дни, как люди Тайарапу[5] скажут,

Пошёл паренёк за рыбой, и вроде, удачно даже.

Имя ему Таматеа: доверчив и добр при том,

Милый на вид и шустрый, но недалёк умом.

Во всём мать свою он слушал, что за жену была:

Умом была и глазами, жизнь свою им жила.

Вернулся один он с моря, с рыбалки пришёл к берегам,

Лодку на пляж он вывел, и мать ждала его там.

«Будь ты здоров! – сказала. – Вовремя ты пришёл.

Выбери рыбу лучшую на королевский стол.

Страх ведь лютует у трона, и хоть вся страна нищает,

Вялость ног и рук скупость быстро там подмечают,

И учтены все налоги, и высчитан каждый час,

И горе тем, кто промедлит, тем более – кто недодаст!»

Так мать ему сказала, мудрой та мысль была.

Ведь баламутил тайно Рахеро под короля.

Никто и не ждал сигнала, что уж народ бродит,

И подчиняться не хочет, и на налог скупит.

И когда к храму Оро[6] чёлн последний летел,

И жрец, открыв корзину, жертвы лик оглядел, –

Его от зловещей картины дрогнул взгляд не зря:

Мёртв в этот раз был айто, из дома что короля. <1>[7]

Так Таматеа матери на берегу внимал,

Он быстро сплёл корзину, рыбу из лодки взял

И в один миг послушно на плечи всё водрузил,

И зашагал он с песней, – хватало на всё ему сил.

Весь путь он шёл вдоль моря, волнами что ревело,

В месте, где риф был сломлен, пассат[8] умножал то дело.

Слева[9], как в дыме битвы, твердью восстали валы:

Вершинами гор поднялись, остров подняв внутри.

У деревень и мысов, у рек, у гор и долин –

У всех было имя живших, кто помним был и любим,

И неспроста те названья в песнях народ восхваляет,

Песни хоть древних дней, никто их не забывает:

Юных средь лунной ночи учат им старики,

Девушки все и парни поют их, надев венки.

И Таматеа неспешно и беззаботно шагал,

Он свиристел хриплой флейтой и птицею напевал,

Жарился он на солнце, отдыхал у деревьев в тени,

Переходил вброд реки, порою выше коленей,

В его пустом сознаньи лишь тысячей толпились

Былых храбрецов деянья, в песнях что доносились.

И подошёл он к месту (в Тайарапу лучше всех)[10],

Где тихой долины роща выходит на шумный брег,

Выплёскивая там реку. Пай тут был увлечён. <2>

Здесь, в своём буйном детстве родными на смерть обречён,

Зверем жил Хоно-ура, волосы в грязь скатав,

Только дождём омытый, пламя во тьме не знав,

Мощными руками своими он дерева склонял

И, утоливши голод, без плода стволы отпускал.

Здесь тенью туч ходила, невзгоды тем предвещая,

Ахупу, дева из песни, вершины гор посещая.

Одним из них был Рахеро, – богам подобного рода,[11]

Наследовал хитрый ум он и красоту породы.

В юности был он айто и по земле ходил,

Словом дев ублажая, мужчин он рукой разил.

И знаменит он тем был, пока, отойдя от дел,

Не перестал сражаться и песнь свою не спел.

Мой дом, что по-над морем (из жизни той былой),

Любимый праотцами и так любимый мной!

Глубокое ущелье Пая и Хоно-уры сильного долина,

Опять пассата слышен крик в лесах, что на вершинах.

Мой дом, в твоих стенах звучат всего сильней

И море, и земля, что мне всего милей.

Я слышал много звуков – восторгов и смертей,

Но мне родней пассаты среди твоих ветвей.

Слова он пел такие, но думал совсем о другом,

Желание славы билось в горячем сердце том.

Он был ленивым и хитрым, любил лежать загорать,

Не прочь был повеселиться и просто так поболтать.

Он был ленив настолько, что худ был и стол, и дом,

Ни рыбу не ловит в море, ни сходит в лес за плодом.

Сидел и смеялся дома, но власть короля не чтив,

Он разносил все слухи, рукою свой рот прикрыв,

Измену тем источая. Он ждал, когда день придёт –

День собранья народа, когда барабан забьёт,

Когда будет голосованье и все короля сместят,

Смешливого и ленивого Рахеро на трон пригласят.

Пришёл тут Таматеа и дом у ручья узрел,

А у него Рахеро копал печь и есть хотел. <3>

Был он в одной повязке, в татуировки одет,

На мощной его спине играл пальмы тенью свет.

Быстро глаза он поднял на подходящий шаг,

И рот слюной залился, мозг о еде воззвав,

Заметил: несут корзину, прикрытой от солнца и мух, <4>

Ведь хоть разводил он печку, от мяса в доме – лишь дух.

И вышел он навстречу, и парня рукой придержал,

И, восхваляя древних, так он ему сказал:

«В Тайарапу все наши предки, что весь народ создали,

Свободно себя едою в час любой ублажали,

Вкушали они на ходу и в лодке когда у весла,

Вставали порой закусить, хоть уже ночь пришла.

Неплохо б тебе, молодцу, заветам внять отцов.

Ты вовремя так пришёл! Огонь мой уже готов». –

«Вижу я твой огонь, но мяса вот нет на нём», –

Ответил ему Таматеа. «Да ну! Тут всё путём:

И море здесь, и ручей – все живностью полнятся,

И рыбины в них огромные, как свиньи, там роятся,

И раки в речке рядом идут по дну толпой». –

«Всё это может быть, но только не со мной.

Я б с радостью поел. Увы! Нужда зовёт:

Я рыбы дань несу, король её уж ждёт».

Во взгляде у Рахеро тут вдруг огонь завис.

«Вот мой обед, – подумал он, – а королю сюрприз».

И, обняв молодца рукой, с тропы его забрал,