Песня любви - [4]

— Честно говоря, не успел разглядеть, — солгал тот. Флосси поцокала языком:

— Рассказывай это другим, летчик.

— Я уже не летчик. — Сэм пододвинул стул поближе к кровати. — Или, скажем так, еще не летчик…

Но пытаешься снова пробиться в этот клан. — Она посмотрела на него тем же пытливым взглядом, как в те годы, когда хотела вытянуть из скрытного подростка всю подноготную.

— Что значит «пытаешься пробиться»? Я вернусь в свой полк, в этом нет никаких сомнений. Спина у меня уже совершенно зажила… — Он вскинул голову, словно защищаясь. — И не говори мне, что я сошел с ума.

— Ни в коем случае, Лапуля! — Флосси нежно потрепала его по щеке. — Если моему горячо любимому внучку для полного счастья не хватает прыгать с парашютом с шестидесятипятифунтовым ящиком медикаментов на спине, то… чем бы дитя ни тешилось, пусть даже весь мир твердит, что ты сошел с ума.

— Хватит об этом, бабуля. Лучше расскажи мне, как ты все-таки попала под эту чертову машину. Будь моя воля, я вообще бы запретил этой красотке садиться за руль. Чем считать ворон, следила бы лучше за дорогой.

— Не говори так о Солнышке, Сэмюел. Видит Бог, ее вины здесь нет.

«Сэмюел»! Сэм вдруг почувствовал себя так, словно постарел лет на двадцать пять и стал ниже ростом на пару футов.

— Ты считаешь, — продолжала старушка, — лучше, если бы она упала в обморок и оставила меня лежать на дороге? Или устраивала истерики здесь, в приемном покое? Как бы ты вел себя, случись тебе, не дай Бог, попасть в подобную ситуацию?

— Я никогда бы не попал в подобную ситуацию.

— Еще бы! — саркастически хмыкнула бабуля. — Ведь ты ни за что не вызвался бы подбросить меня с подругами на концерт! А если бы и свершилось такое чудо, то я посмотрела бы, как ты ведешь машину, когда Эллен, Ханна и Мардж ежесекундно лезут к тебе под руку со своими советами.

Сэм горько усмехнулся — ничего не попишешь, старушка права. Его и силком не затянешь на концерт. Не говоря уж о том, что он скорее бы удавился, чем провез всю эту богадельню в своей машине хотя бы один квартал.

— Полицейский сказал, что это типичнейшая авария из тех, что происходят на стоянке. Впрочем, какое тебе дело, как все это произошло, если я вовсе не сержусь на Солнышко? А если я не сержусь, то тебе-то зачем на нее злобиться?

— Хорошо, хорошо! — Сэм поднял руки: мол, сдается. — Приказано не сердиться — не сержусь.

«Все, — твердо решил он про себя, — я буду не я, если моя бабуля еще сядет в машину этой птички!»

— Ну вот и умница. — Флосси удовлетворенно откинулась на подушку. — Что ж, и впрямь мудра пословица — нет худа без добра.

— И в чем же здесь ты видишь добро, бабуля?

— В том, что наконец появился повод познакомиться с Солнышком, — торжествующим тоном произнесла та. — Я тебе столько раз о ней рассказывала… Не правда ли, потрясающая девушка?

По спине Сэма пробежали мурашки.

— Не знаю… И что же ты о ней рассказывала? Извини, что-то не припомню…

— Да ты вообще-то хоть когда-нибудь слушаешь меня, Лапуля? — Флосси поцокала языком. — По-моему, последнее время я тебе только о ней и толкую…

— Опять пытаешься мне кого-то сосватать? — буркнул Сэм, сдерживаясь, чтобы не обидеть бабулю. — Как говорится, без меня меня женили…

Флосси потупилась и оборвала ниточку, торчавшую из рукава ее больничного халата.

— Я и эта «терапевтша»? — Сэм уставился на нее. — Это даже не смешно, бабуля! Я все-таки еще не совсем спятил!

Флосси потрепала внука по колену:

— Знаю я, в чем тут дело, Лапуля! Я читала ваши статьи в больничной газете — и твою, и ее. Ты клеймишь музтерапию, называя «мистикой и лженаукой», а Солнышко объявляет тебя материалистом, который считает, что если человеческую душу нельзя взять пинцетом и положить под микроскоп, то ее и вовсе нет! — Флосси лукаво подмигнула ему. — Но мне-то как никому известна истинная подоплека этого спора. Ты просто против еще одной графы в больничном бюджете, будь это музыкальная терапия или еще что-нибудь. Ты ведь спишь и видишь, как бы еще урезать этот бюджет…

— Поверь, бабуля, дело здесь вовсе не в наших разногласиях. — Сэм устало потер глаза. — Ты сама знаешь, какой у меня жесткий график, чтобы при этом еще и успевать крутить романы.

«Даже с женщиной, — пронеслось вдруг в его мозгу, — чья улыбка еще соблазнительнее, чем ее тело… Женщиной с загадочными серыми глазами, в которых почему-то светится тихая грусть, женщиной, одна мысль о которой приводит меня в неизъяснимый трепет…»

— Кто говорит о романе? — Взгляд кристально-голубых глаз Флосси стал по-детски невинен. — Пусть сначала это будет не роман, а так, легкий флирт… Солнышку самой сейчас не до романов.

Эта новость, которую Сэм, по идее, должен был воспринять с облегчением, почему-то разозлила его.

— Почему? По-моему, для такой девушки было бы совершенно естественно, если бы у нее была куча романов… Кстати, почему Солнышко? Почему ты не зовешь ее по имени?

— Да потому же, почему я зову тебя Лапуля, а не Сэм. Ей так больше идет. Для меня она как солнышко — и не только для меня…

Сэм покачал головой:

— Тебе бы писательницей быть, бабуля. Столько прозвищ — как ты сама в них не путаешься?

— А насчет того, почему ей не до романов, — продолжала Флосси, не обращая внимания на его упрек, — ты думаешь, ты один такой занятой? К твоему сведению, кроме работы здесь, Солнышко еще возится на общественных началах и с хором в доме престарелых, и с детским хором, и где еще только не работает… Чем она тебе не пара, Лапуля? Она все поймет, не будет возражать против твоего жесткого графика…