Песни вещих птиц - [48]
Стены пели.
– Дивья? – позвал Лёша, не оборачиваясь. – Ты идёшь со мной?
Он стоял, глядя на дверь, и ждал ответа. Хрустнули сухие суставы – это Чернобог встал со своего трона. Шелест шагов – подошёл к столу. Дзинь! – стукнулись золотые бокалы.
– Дивья! – снова позвал Лёша. – Что ты делаешь?
– Не оборачивайся, – сказала она чужим голосом, будто эхо с глубины колодца. – Иди. Дверь выпустит, туман рассеется. Иди вперёд, ты уже на опушке леса. В следующем доме найдёшь своих сестёр.
– Откуда ты знаешь?
Всё внутри заледенело.
– Это мой дом, – ответила она. – Я в нём хозяйка. Кружево рода всегда хранят двое, ты же сам видел. Он и она.
– Но почему?..
Он сам не знал, о чём именно хотел спросить. Просто не мог поверить, что покинет замок один, без неё. Да и кто – она? Существо за его спиной не из плоти и крови, не Дивья, которую он прижимал к себе. Кажется, ту Дивью он и вовсе выдумал.
– Иди.
Ледяной тон толкнул в спину – и он пошёл.
Дверь распахнулась, он снова оказался в первом зале. Дымка на стенах загустела, больше не складывалась в образы, а стекала вниз, медленно и тягуче. Лёша уже видел такое в тот день, ребёнком. Сейчас он не знал, найдёт ли силы вырваться из ожившего кошмара, но всё-таки шёл, шаг за шагом. Вслед ему лился голос… Нет, эхо её голоса:
– Задача темноты – скрывать, не дать проявиться. В темноте вынашивается жизнь, в темноту она уходит, чтобы родиться вновь. Охранять лесной покой, сгущать ночь, чтобы дать отдых дневному свету, чтобы дать миру замолчать, кануть в небытие и сотвориться заново, – вот моя задача.
Он смог вдохнуть только снаружи. Туман действительно исчез, и воронки над головой не было. Всё вокруг заливал фиолетовый свет. Рыбы монотонно плыли, безразлично моргали и не переживали даже тогда, когда широкая китовая пасть раскрывалась и поглощала их.
– Уху, – раздалось над головой. Сова села на ветку, которая возникла прямо в воздухе. Тут же вокруг Лёши встал густой лес, будто всегда здесь рос. Он манил живым ароматом.
Дивья не соврала – ещё немного, и он встретит Марьяну. Наверняка и остальные сёстры нашли её своими путями. Он сделал шаг. Никто не звал из замка. На душе стало легко, словно разорвались тяжёлые цепи. Он готов был идти прочь, возвращаться в мир живых, снова дышать свежим летним воздухом – но тут вспомнил слова Дивьи.
Ты не вернёшься в дом с петухом. Точнее, вернёшься, но уже не ты.
Она просила не оглядываться. Сама сказала, что ему уже не вернуться, но умоляла уйти, оставить её в самый важный момент. Девчонки! Всегда хотят двух противоположных вещей одновременно, уж он-то их знал. И всё равно послушно ушёл. Неужели поверил в то, что она хочет провести вечность с Чернобогом? Стать его невестой?
Он представил, как Дивья пьёт вино из золотого кубка, как Чернобог берёт её руки в свои, и всё внутри перевернулось. Лёша зажмурился, вдохнул аромат трав, полный жизни. Не к месту вспомнил, что в заднем кармане джинсов так и лежит сложенный вчетверо листок, Надина пропажа. Лёша достал его, развернул, бегло прочитал, почесал лоб и улыбнулся. Он задержался всего на пару минут, чтобы разровнять лист на коленке, согнуть углы, затем посередине, отогнуть края, а потом размахнуться и запустить в сторону леса.
Бумажный самолётик скрылся в чаще. Лёша кинул прощальный взгляд на деревья – и обернулся.
Пятый виток. Сёстры
– Интересно, они помнят сказки, которые я им в детстве читала? Как думаешь?
Он тяжело вздохнул и покачал головой, отхлебнул из маленькой пузатой чашки с золотой каймой, поморщился: им уже счёту не было. В раковине стояло пять, но, кажется, он каждую по несколько раз перемывал – и всё заваривал и заваривал чёрный кофе.
– Помнят? А где они-то сами? Ты серьёзно думаешь, что… – Он махнул рукой.
Несколько дней назад подтянутый седовласый мужчина выдавал замуж свою старшую дочь. Сейчас его было не узнать: плечи осунулись, лицо состарилось, глаза потухли.
– У меня нет твоей выдержки, Таня. Я жить не хочу.
– Олег…
Она присела рядом, в глазах блестели слёзы.
– Да какая выдержка? Ты разве не видишь, я держусь на слепой вере. Я ж в детстве наслушалась многого… Ночью такое в голове творилось! Казалось, всё понимаю, и всё будет хорошо, всё как надо… А сейчас светает, я вижу пустой дом, в котором их нет.
Она пошла к раковине, прополоскала все чашки.
– Ты сейчас не захочешь слушать, но всё же… – начала она, нервно протирая посуду, не глядя на мужа. – Была одна сказка… Её мне мама рассказывала, и я не смогла забыть. Ты всё удивлялся, помнишь? Тогда Алёшка только ходить начал, да три девчонки, одна другой меньше, мы с тобой с ума сходили, а я говорю: надо ещё ребёнка. Помнишь?
– Забудешь такое, – Олег улыбнулся впервые за несколько дней, даже мышцы свело с непривычки.
– Так вот. Это потому, что засела мне в голову та сказка, и всё. Слушай.
Она отложила полотенце и села напротив. Олег хлебнул кофе, посмотрел на жену: морщинки вокруг глаз и в уголках рта, родинка над губой, которой так любовался в молодости, тёмные волосы, собранные в тугой хвост, такие крепкие, словно всю силу духа она копила в них. А может, так и было. Сейчас блеск её глаз померк, кожа стала серой, глубокая морщина залегла меж бровей. Её мир в одночасье рухнул, а она собиралась рассказать ему сказку.
