Песни вещих птиц - [47]

– Помочь? – Надя тяжело вздохнула, вспомнив о бедах. – Я всех растеряла… Найти бы сестёр и брата…

Ответом стала новая песня:

– Темна ночь. Затерялась луна

Иль ещё не взошла?

Грустна девица. Осталась одна?

Иль к своим пока не дошла?

Луна-то путь на небеса найдёт,

А девицу – вон, уж кто-то зовёт!

Он огляделся по сторонам и вдруг пропел её имя, словно написал его в воздухе и любовался:

– На-а-дя-я.

– На-а-дя. На-дя, – вторило эхо.

– Слышишь? – Он приложил крыло к уху. – Спеши на зов. Спеши же!

– Уже бежать? Так скоро? Мы ещё увидимся?

– Ох и навёл я гомону там, где веками тишина! Нет-нет, ты в путь иди одна! А свидимся ль? Чего ж не свидеться…

Последние слова он произнёс тихо, склонив голову к крылу. Надя улыбнулась и побежала, сжимая в руке огненное перо: с ним она точно никогда не расстанется.

Высокие двери распахнулись перед ними. Дивья торопливо вошла в замок, величественный и роскошный, но самый мрачный из всех, какие можно было себе представить. Лёша тревожно осмотрелся: залу освещали золотые люстры с тысячами свечей, на массивных резных столах расставлены вазы тончайшего хрусталя, в них цветы с лепестками из рубинов и янтаря отражали дрожащие огоньки свечей в подвесных канделябрах. Картин не было, вместо них стены покрывал диковинный узор. Дымчатые волны, словно живые, лились по стенам, рисовали расплывчатые узоры. Лёша не мог оторвать взгляд, и чем дольше он стоял, тем больше образов различал: горы ломались пополам, океанские волны смывали города, человеческие силуэты рассыпались в прах… Кругом была одна только смерть.

– Твой дом, говоришь? Покажешь свою комнату? – брякнул он и тут же захотел самому себе двинуть в челюсть. Дивья покачала головой:

– Всё не то, чем кажется. Помнишь?

Он видел, как она дрожит. Попытался обнять, но она отстранилась. Если бы не её страх, Лёша сам бы задрожал от ужаса, но кому-то всегда приходится по-дурацки шутить – тому, чьи нервы хоть чуточку крепче.

– А Ксюша ещё говорит, что ко мне страшно входить…

Стены давили, сжимали горло. Лёша обернулся на дверь, но не увидел её – только стену, по которой уже стелился дым. Его обдало жаром, в глазах помутнело.

Вспомнилось, как ещё маленьким его случайно захлопнули в летней кухне: ручка вышла из строя, дверь долго не могли открыть. Пока выламывали замок, трёхлетний Лёшка сначала надрывался, а потом затих. Когда родители ворвались в кухню, то нашли сына в пыльном углу. Сжавшись в комок, он раскачивался из стороны в сторону. Голова была запрокинута, он глядел в потолок не моргая. Шок вскоре прошёл, но страх закрытых пространств остался. И сейчас справиться с давящим ужасом не было сил: всё уходило на то, чтобы не подать виду.

Здесь их никто не встречал. Какое-то время они простояли, скованные страхом, не думая друг о друге, ни о чём не думая. А потом сами стены заговорили хриплым голосом:

– Проходите, гости дорогие!

Невидимая сила подтолкнула их, и они покорно двинулись вперёд. Лёша против воли разглядывал стены: он видел сотни лиц, которые осыпались пылью, превращаясь в черепа с пустыми глазницами. «Вот это и есть жизнь. Ничего больше», – думал он, и тошнота накатывала ещё хуже прежней.

Впереди возникли высокие массивные двери: такие обычному человеку никак не открыть. Но створки распахнулись сами. Стены в новой зале «молчали». Убранством служили тяжёлые бархатные шторы, волнами свисающие с потолка до самого пола. Их было множество, и что скрывалось за каждой – не разглядеть. В центре стоял высокий золотой трон, весь в драгоценных камнях. На троне сидел худой, будто высушенный, хотя ещё не старый человек: кожа землистого цвета, нос как у ястреба, губ почти не видно. Зато глаза, два чёрных светящихся уголька, смотрели живо и ясно. Человек кутался в чёрную мантию с капюшоном, лоб сжимал обруч серебряной короны. Очень уж напомнил он Кощея, как его рисовали в детских книжках.

– Чернобог, – произнесла Дивья и вдруг склонилась в лёгком поклоне.

Чернобог жестом подозвал их поближе. Одна из штор поднялась, словно занавес в театре, и взору предстал гранитный стол, уставленный яствами: золотые блюда полны сушёных фруктов и орехов, пузатый графин блестит тонким горлышком, два золотых кубка уже наполнены красным вином. Дивья не обратила внимания на стол. Молча, словно зачарованная, она направилась прямо к одной из портьер в глубине зала, отдёрнула её. Там стоял золотой сундук. Он был открыт – традиция сохранялась. Дивья сложила кружево, и крышка с грохотом захлопнулась.

– Теперь идём? – спросил Лёша. Его голос отразился от стен, эхо разбило его, исковеркало.

– Сначала нужно принять угощения, юноша. – Чернобог провёл над столом рукой.

Лёша мотнул головой и попятился. Но Дивья подошла к столу, внимательно осмотрела всё, что на нём стояло: то ли посуда её заинтересовала, то ли содержимое. Лёша схватил её за руку – Дивья не сопротивлялась. Потянув её за собой, он повернулся, чтобы идти, и тонкая рука выскользнула. Лёша попытался вновь ухватить, но поймал лишь воздух. Дивья осталась за его спиной. Тогда он понял, что совершил ошибку.

Вернись. Обернись. Посмотри на нас. Вернись. Обернись. Всё не то, чем кажется. Всё не так, как видится.