Песни вещих птиц - [50]
Пыхтя и откашливаясь, из печи вылез лесовик. Жена тут же принялась отчитывать мужа. Марьяна снова углубилась в работу, улавливая лишь обрывки разговора:
– Дык это, я ж… ну… Загляделся, да! Когда такое повидаешь ещё, а? – оправдывался лесовик.
Он и впрямь пропадал долгое время, так что упрёки были справедливыми.
– Да врёшь ты всё! Где такое видано?! – супруга подбоченилась, не собираясь сдавать позиции.
– Видано – не видано, а я своим глазам верю: птица Гамаюн в Навьем мире! Девушку живую на спину посадил да с ней прямо в небесный океан взмыл. Потом приземлились как ни в чём не бывало, и побежала девчонка прочь через лес, бесстрашно, как по своему двору.
Сердитая жена только фыркнула, а Марьяна оторвалась от работы:
– Живая девушка?
– Верно, – лесовик повернулся к ней. – На тебя похожа, да только помладше.
– Они все похожи! – отрезала лесовая.
Марьяна почувствовала, как холодеет кровь.
– Ты только одну видел?
– Я – одну, – кивнул лесовик, – но толки среди нашего народа ходят…
Лесовая пробурчала, углубляясь в работу по дому:
– Им бы только толки разводить, до дела не охотны…
Марьяна подсела на лавку к лесовику:
– Расскажи-ка подробнее.
– Да оно-то… Неясно так… Кто говорит, Лель с Лелей танцевали, души призывали, такое представление устроили… Но среди душ была одна живая… А ещё говорят, меж русалок одна из мира Яви оказалась, не утопленница, живёхонька… Свадьбу Водяному справлять готовятся, но это уж совсем ни в какие ворота…
– Три девушки… – Марьяна свела брови.
– Получается, так, – развёл руками лесовик.
Марьяна долго молчала, а лесовик уже принялся за работу, как вдруг добавил:
– Ещё про одну разговоры ходят…
– Ещё? – удивилась Марьяна.
– Но та – другая… На ней поцелуй Мары, как бы не дочь её названная. С обоими мирами связана, в обоих жила, а кто такая – толком никто сказать не может.
Супруга лесовика только презрительно покачала головой, ставя на свежую цветастую скатерть тарелку с пирогами. Её муж достал чашки, проговорил:
– Да вот ещё парень с ней…
– Да выкладывай уж всё сразу! – Жена грохнула чайником.
– Парень тот, – деловито кивнул лесовик, – живой. Юный совсем. Но то ж слухи… А вот одну я своими глазами видел!
Марьяна чувствовала, как всё внутри сжалось в болезненно пульсирующий ком. Она не знала, что говорить и делать. Но жена лесовика, видимо, поняла больше неё.
– Ох, да ясное же дело, девица! – Она смотрела, подбоченившись, но беззлобно. – Сёстры твои да брат, да? Тебя искать пришли, выручать! А та, четвёртая, – проводница их.
Марьяна кивнула, но мыслями была уже далеко. За длинным столом в саду, летним днём, среди родных и друзей, по левую руку от жениха. Звуки и вкусы, слова и ощущения – так много всего, в хаосе, в спешке, в надеждах и планах… Что же было наваждением: здешний покой или та суетная жизнь?
Кое-что смущало, и Марьяна спросила:
– Но почему все по отдельности? Почему не вместе?
Был и другой вопрос, только его Марьяна страшилась задать даже самой себе: разве Андрей не с ними? А если нет – почему? Решил не искать её?
– А ты почему здесь одна? – резонно спросила лесовая. – Видно, потому и они. У каждого своя дорога, но все ищут тебя.
– И что же теперь делать?
– Подумать хорошенько. – Тон и выражение лица лесовой изменились, и Марьяна увидела в ней нечто большее, чем простую ворчунью. – Ты сама-то хочешь, чтоб тебя нашли?
– Я? – Марьяна удивилась – Я ведь от них не пряталась… Я… Конечно! Только б с ними всё было в порядке.
Пара заговорщицки переглянулась.
– Лады, – сказал лесовик, – хочешь, значит, найдут.
Он расставил на столе четыре чашки в красный горох и, взяв под руку супругу, скрылся с ней в печи.
Над Ксюшей огромной горой навис бурый медведь – настоящий монстр с грубой потёртой шерстью, клыкастой пастью, маленькими злыми глазами и толстыми, как брёвна, лапами. Он дико ревел, размахивал когтями перед её лицом, но не нападал. Ксюша знала: ей не убежать, зверь непременно догонит. Даже повернуться спиной было страшно, поэтому она сидела, прижавшись к стволу, еле дыша. Жёсткая кора царапала кожу, между лопаток стекал холодный пот.
«Это другой мир, – твердила она себе, – здесь всё иначе, и медведь не может быть просто медведем».
Зверь не подходил, только ревел, и это больше походило на причитания, чем на угрозу. Казалось, медведь пытается ей что-то сказать, но Ксюша не понимала что. В конце концов, он в отчаяньи махнул когтистой лапой, совсем как человек, развернулся и потопал восвояси, оставив её так же внезапно, как и напал. Ксюша ещё долго не могла в это поверить. Она сидела не шевелясь, только дышала всё громче и громче. Страх накатывал удушающей волной, отчаянно хотелось домой и чтобы всё это оказалось сном. Она зажмурилась, чтобы проснуться, и так просидела несколько минут. Кора всё ещё впивалась в кожу, мокрая и холодная футболка липла к спине.
Ксюша снова открыла глаза. Медведь давно скрылся, но оттуда, где раньше стоял лес, на неё смотрело множество глаз, пристально и неотрывно. Что им нужно? Почему не превращаются обратно в деревья?
– Чего вы от меня хотите?! Пришли со своими проблемами, а я что, за весь род в ответе?!
Ксюша замахнулась и со злостью швырнула то, что было в руке: гребень, подарок бабки Пелагеи. На секунду она пришла в ужас, что так опрометчиво избавилась от оберега. Она хотела вскочить и подобрать его, но гребень словно утонул в земле. На его месте уже пробивались ростки, их становилось всё больше, стебли росли и крепли, превращались в стволы, выпускали ветви – и высокий ельник скрыл Ксюшу от неприятной публики. Макушки деревьев врезались в мутное навье небо, послышался щебет птиц, тут и там замелькали крылья – и вот они, мелкие да звонкие, расселись по ветвям. Один воробей уселся прямо перед Ксюшей, и та увидела алмазы на месте глаз. Она присмотрелась к синицам на ветвях повыше: в их глазницах сияли сапфиры.
