Песни - [32]
Шрифт
Интервал
Послушав ее, Всеволод Петрович сказал: «Да, это — Псков…»
1977, Куйбышев
Песня «Псков» в 1969 году на Втором всесоюзном конкурсе на лучшую туристскую песню была удостоена третьей премии.
Путешествие из Москвы в Петербург
Томительно пела гитара,
качался под ветром ковыль.
Катился возок мимо «Яра»,
тревожа российскую пыль.
И скука сменялась тоскою,
натужно сипели, поршня
За окнами шло Бологое —
Все мимо да мимо меня.
А скорость росла без причины —
венгерский летел тепловоз.
Стояли в проходе мужчины,
держась за дымки папирос.
Ночными залитый огнями,
как кто-то когда-то сказал,
мелькнул уже где-то под нами
красавец Обводный канал.
Дрожит, затихая, ракета,
вплывая в прозрачный вокзал…
…А я лишь заметил соседа
и все-таки вновь опоздал.
15 апреля 1970
Путь домой
Ну вот — случилось. И день настал,
как я представляю, равный
всему, чего я боялся и ждал, —
день пониманья правды.
Ни блеска в небе, ни тени здесь —
предметы равны предметам.
А вот — голограмма, и в ней я — весь,
одетый — словно раздетый.
Джинсы, кроссовки — пусть полторы.
Ну, сотню потянет куртка.
На «кэш»[24] — двадцатка, и хоть умри, —
все четко, как это утро.
Продолжим опись. Надежды — нет.
Зато есть мечта. Мечтенка.
Застыть на этом. На том, что есть.
Не потерять — и только.
Поскольку дальше — ступеньки вниз.
(С календарем не спорят.)
Хоть нет команды: «Поймать. Казнить!»,
но казнь идет полным ходом.
Знамена, стяги. Парад идей.
С любою — на свалку прямо.
Шучу. Всего лишь — тяжелый день:
день пониманья правды.
6 мая 1991
Перелет Чикаго — Цинциннати — Нью-Йорк
Разговор
— Твои туфли, как кроты —
черной замшею.
А мне плевать, что хочешь ты, —
я же замужем!..
«За ресницею глазок —
как за облачком.
А ворошиловский стрелок
целит в яблочко».
— Ну что ты знаешь про любовь! —
все по-книжному…
Да ты ж не самый — ты любой!..
А я нежная…
«Звери прячутся в лесах,
в небе ласточки.
Ветерок по волосам —
моя весточка».
— Твои руки, как ножи,
как двуликие.
И куда ни положи —
всюду бликами…
«А ты головку подними,
ты глаза в глаза.
Ненадежно быть людьми —
проще быть в лесах».
— Дурачок ты, дурачок
необученный!
Для тебя что ни толчок —
то и к лучшему…
«Раз картечь заряжена, —
значит, стрельну я…
И какая ж ты жена —
ты ж отдельная».
— Твои губы — как кроты —
все напортили…
А стрелок-то мой — не ты,
он без портфеля!..
8-11 июля 1966
Размышление в самолете
Какие мысли бродят в голове,
когда от зданья аэровокзала
автобус отплывает без сигнала
и, плотоядно чмокнув, щелкнет дверь?
Когда в дороге остановок нет
и не выходит каждый где попало,
и чтоб ничто шоферу не мешало,
он выключает нас и гасит свет?
Легки толчки, достаточен уют,
когда принадлежишь Аэрофлоту,
и маленькие, точные заботы
забыться и забыть их не дают.
Они дерут нам кожу, как наждак…
Но есть клочок, где номер нацарапан,
который вознесет тебя по трапу,
а те, что суетятся, — будут ждать!
И в этом суть: знак равенства лукав.
Равны мы, если всем всего хватает.
Но если нет, то в жилах заиграет
иной закон: сумеешь — значит, прав!
И ты в полете чувствуешь родство
к соседу с треугольными глазами:
и ты, и он всего достигли сами,
и видно по повадке — это свой.
«Который час?» — нейтрально спросишь ты.
И он рукав свой отогнет любезно
(Ах, как приятно быть порой полезным!),
и в желтых волосах сверкнут часы.
И на земле ты все еще борец.
И вообще — ты опустился сверху…
Тут важно не забыть: окончен рейс,
И можно превращаться в Человека.
28 ноября 1977 — 7 января 1978
Размышление в стиле блюз
Когда подойдет все это
и ввысь отлетит тоска,
и воздуха всей планеты
не хватит на полглотка,
когда ночные созвездья
проступят на потолке, —
не верю, что вот он, весь я,
на жесткой этой доске.
Как были мы — так и будем,
и, верно, Создатель прав:
уйдет, что не нужно людям,
и имя этому — Прах!
Иначе подумать страшно,
как в землю вместить одну
усопших и в битвах павших
мильярды сердец и душ, —
ее порвало б от боли,
порвало на сто частей.
Но чья-то лелеет воля
беспечных ее детей.
Как воздух хранит животных,
как море — холодных рыб,
так тысячи тысяч мертвых
хранят мильоны живых.
Я чувствую их дыханье,
когда своего не взять,
и легкие их касанья,
их слабый и долгий взгляд.
Их зов настойчив и ясен,
и в нем растворится страх:
«Не бойся, тот мир прекрасен,
а здесь останется прах!
Ты есть, ты будешь, ты нужен!»
И верю — я буду весь
в любом, кому станет хуже,
чем мне, лежащему здесь.
9 октября 1978
Размышление под шум дождя
По черепу молотит дождь,
молотит дождь по мокрым стеклам,
и повергает ветер мокрый
дома в медлительную дрожь.
Какую грусть и полноту,
какие мерные созвучья
рождает заурядный случай
и монотонный ровный стук.
Его биеньем снесены,
спокойно отплывают мысли,
где видится не столько смысла,
сколь равнодушья тишины.
Ну, например: как свой черед
имеет всякая погода,
так мысль, что властвует народом, —
лишь та, которой ждет народ.
Нет, новизны здесь не найдешь:
к чему готов, тому и править.
Мы можем умничать, лукавить,
но толку с этого — на грош.
Увы, предел есть для всего:
предел любви и пониманья,
и счастье первоузнаванья —
околица, свое село.
А дальше — смутный, чуждый лес,
где все не только незнакомо,
но все совсем не так, как дома —
иных законов темный блеск.
Как в стан опасного врага,
туда идут лишь одиночки,
отодвигая влажной ночью