Песни Кавриса - [10]

Сегодня он добыл их немало.

Весенний ручей не только утоляет жажду и радует взгляд игрой своих чистых струек, но помогает охоте за сусликами. Аальские ребятишки каждую весну ставят на его берегу капканы и, таская ведрами воду, заливают норки так, что зверьки поневоле должны оставлять свои убежища. Но охотиться за сусликами весной не так-то легко — они становятся очень хитрыми: покажутся ненадолго из норки, кинут взгляд кругом и — юрк! Разглядеть в густых травах пестренькую шкурку очень трудно. Только хорошая собака может найти. Обнаружив норку, она начинает копать землю передними лапами. Тут охотнику надо спешить: если есть вблизи вода, бежать с ведром к луже или ручью; если нет воды — ставить капкан.

Не всякая собака может ходить за сусликами. Некоторые теряют след — хитрый суслик умеет его запутывать; недаром говорят, что он по одной тропке не бегает.

Халтарах сусликам не перехитрить: возьмет след и несется к норке, загнув хвост калачиком, — не уйти теперь зверьку!

Словно зная цену своему труду, Халтарах, положив морду на передние лапы, следит за руками хозяина. Глаза ее горят, она часто облизывается: «Жирное, вкусное мясо у суслика… Отчего не дашь мне кусочек?»

Каврис знает, что у охотников-товарищей есть таежный закон — делиться добычей. Значит, и Халтарах имеет право на свою долю. Выбрав тушку, самую подходящую на его взгляд, мальчик бросает ее собаке:

— На, Четырехглазая! Ты можешь есть и сырое. Я так не могу. Тебе-то что! Поешь досыта, и печали нет, лишь бы сегодня есть не хотелось. О завтрашнем дне не думаешь. В этом я собакам завидую.

Собака, съев суслика, осталась очень довольна, легла на спину и принялась кататься, бить хвостом по земле и показывать свои белоснежные зубы. Потом, взглянув на погрустневшее лицо Кавриса, поднялась и подошла к нему, махая пушистым хвостом: мол, чем я могу помочь в такое трудное время? Мальчик легонько оттолкнул Халтарах, и она опять повалилась на землю, радуясь сытости…

Кончив обдирать сусликов, Каврис набрал хворосту и развел костер, высекая из кремня искры на хабо — сухой березовый гриб. Потом он обстругал прутик, заострил один конец, проткнул тушку и стал держать ее над огнем.

Видно, костер тоже проголодался. Желто-красным языком он лизал мясо, мясо шипело, на угли падали золотистые капельки жира. Огонь казался Каврису живым, и бабушка, вспомнил, говорила, что огню надо давать есть. Течен никогда не забывала покормить его: то ложкой каши, то куском хлеба, то мясом. Она учила Кавриса: огонь все видит, все слышит, только говорить не может. Им всегда нужно дорожить, нельзя шутить, заигрывать, иначе из маленького, доброго пламени он может превратиться в большой, злобный пожар.

Каврис бросил в костер еще охапку хвороста, весело загорелись сухие ветки. Мальчик смотрел на яркое пламя, грелся, ел вкусное, прокопченное, «с дымком» мясо и тихонько напевал:

Гори, желтый огонек,

Свети, красный уголек,

В самый дальний уголок

Донеси свой ясный свет,

Покажи, что горя нет.

Слова новой незатейливой песенки рождались вместе с мотивом, звучащим где-то рядом.

Огонь горел, легкий весенний ветерок играл с пламенем. Каврис подумал, что светящийся в ночи костер похож на цветок «волчий глаз»:

Волчий цветок —

Яркий цветок

И виден издалека.

Ты цветешь, чтоб гореть,

Как волчьи глаза:

На зубчатом зеленом блюдце

Зажигаешь желтый огонь.

Ты растешь в горах,

И не увидит тебя тот,

Кто далеко не ходит от дома.

Каврис сделал несколько шагов к ручью, нагнулся, опираясь руками о мелкую гальку, прильнул губами к воде, отпил несколько глотков.

Ручеек пел. В его звуках слышались слова, неясные, едва различимые, но как раз те, которые хотел сказать мальчик:

Беги, беги, ручеек,

Вейся, вейся, ветерок.

Разнеси по свету весть,

Что Каврис в аале есть.

Весеннее солнце щедро раскидало по земле свои золоченые кисти. Их ловили лепестки подснежников, горы, деревья, земля, трава. Все вокруг пело и радовалось теплу…

Вдруг за спиной у Кавриса раздался пронзительный свист. Мальчик вздрогнул и оглянулся… Макар! У него тоже было ведерко с капканами. Халтарах тотчас затеяла с его собакой игру.

— Видишь, как они соскучились! — сказал Макар, поглядывая на резвящихся собак.

— И мы с тобой давно не виделись, — добавил Каврис. — Целую зиму… Как ты школу кончил?

— Никак, — нахмурился председателев сын. — До экзаменов не допустили. На второй год оставили…

Каврис от такой новости растерялся; ему даже стыдно стало, словно не Макар, а он сам сделал что-то нехорошее.

«Как же так, — подумал он, — как можно не учиться, если отец заботится, кормит, одевает? Почему учебой не дорожил?»

— Ты на меня все еще обижаешься? — спросил Макар.

На такой вопрос Каврис не мог дать ответа. Конечно, «колхозного ягненка» он давно простил, но вот новая… Новая обида была и ему самому непонятна. Выходит, одни могут учиться, но не хотят, другие хотят, а не могут. И тут было что-то неприятное для Кавриса.

— Ох ты! Сколько добыл! — восхищался Макар, склоняясь над Каврисовым ведерком. — Жирные, сала как на поросятах! А я ничего не поймал.

— Чужой добыче не удивляются. От чужой зависти удачи не будет… Хочешь, возьми одного.