Песни и стихи. Том 2 - [50]

О театре

…Цыганка с картами, дорога дальняя,

Дорога дальняя, казённый дом…

Быть может, старая тюрьма Таганская

Меня, парнишечку, по новой ждёт…

Это песня не моя, это песня народная, а Таганка — это тюрьма, где сидели политкаторжане. Например, двенадцатилетний Маяковский участвовал в рытье подкопа под эту тюрьму и спасал политкаторжанок, и те из них, кто выжил, написали об этом в многочисленных воспоминаниях.

На этой же площади ещё был театр, который назывался Театр драмы и комедии, но в него ходили меньше, чем в тюрьму, поэтому тюрьму сломали, а театр реорганизовали. Тюрьму сломали, я «опечалился» по этому поводу, написал даже такую песню:

… Разломали старую Таганку

Подчистую, всю ко всем чертям.

Что ж, шофёр, давай назад,

Крути-верти свою баранку,

Так ни с чем поедем по домам.

Или нет, шофёр, давай закурим,

Или лучше выпьем поскорей.

Пьём за то, чтоб не осталось

По России больше тюрем,

Чтоб не стало по России лагерей.

В общем, тоскует по Таганке этот человек, где он бывал раньше. Но теперь эта песня тоже устарела, потому что есть за чем ехать на Таганскую площадь теперь, ибо вместо старого театра в старом помещении теперь работает новый театр, который называется Театр на Таганке. Это театр, который, несмотря на то, что ему всего 14 лет, завоевал большую популярность и любовь у зрителей Москвы и других городов, в каких мы бывали на гастролях. Были мы за рубежом. Вам небезынтересно будет узнать, что, например, пару лет назад в Югославии, на Белградском интернациональном фестивале мы завоевали высшую награду фестиваля — Гран При — за спектакль «Гамлет». Для меня это было вдвойне приятно, потому что я играл центральную роль. Вам это, наверно, любопытно, потому что в прессе вы об этом не читали, к сожалению, ибо не особенно принято почему-то освещать успехи нашего театра, а в основном — недостатки, о которых им виднее. Вот недавно, например, была статья по поводу того, что Гоголь молчит. Гоголь, действительно, молчит, я думаю, Гоголь промолчал бы по поводу этой статьи тоже. Она какая-то странная и несерьёзная.

В прошлом году мы были на гастролях в Париже, Лионе и Марселе. Эти гастроли прошли с громадным успехом, а у нас в «Литературной газете» появилась какая-то странная публикация, совсем не по поводу гастролей, а по другому поводу. И там были приведены две цитаты, надёрганные из единственных двух статей в числе сорока других (это две статьи, в которых содержались упрёки нашему театру), эти цитаты выдернули и воткнули в определённом контексте в эту самую публикацию и создали ложное впечатление у читателей, что наши гастроли прошли без успеха. Это неправда. Я смею вас уверить, что они прошли с колоссальным успехом, внимание было необыкновенное, и за последние десять лет у драматических театров не было такого успеха во Франции. Свидетельством тому была высшая премия французской критики за лучший драматический спектакль, за лучший иностранный спектакль года. В прошлом году во Франции было около двухсот иностранных коллективов, так что, как вы понимаете, высшую награду трудно было заполучить, и всё-таки её отдали нам и опять за тот же спектакль «Гамлет». Так что гастроли прошли хорошо, мы представительствовали достойно.

В Марселе — это город южный, он побратим Одессе, и там, соответственно, публика одесская — нас принимали очень хорошо, после спектакля подолгу не уходили, минут по тридцать стоя аплодировали, несмотря на то, что французы любят потом пойти домой или в какой-то ресторан поужинать. Вот они предпочитали долго у нас стоять. Это всё шутки, но правда (я не говрю уже про зарубеж), если здесь вы проедете мимо Таганской площади в любое время дня и ночи, вы увидите громадную толпу, которая всегда стоит около театра. В тёплые летние ночи люди ночуют на раскладушках в соседних дворах, чтобы успеть на перекличку и завоевать себе право на билет. Достать билет очень трудно, особенно на последние спектакли, в частности, на «Мастер и Маргарита». Некоторые приходят к администратору, машут какими-то удостоверениями серьёзными и говорят: «Дайте мне билетик на „Солдата и маргаритку", там, говорят, у вас голая женщина?». В этой аудитории, я надеюсь, интерес не только к голым женщинам в спектакле «Мастер и Маргарита», а к тому, как это сделано в нашем театре, тем более, что голых женщин там нет: во-первых, она полуголая, а во-вторых — сидит спиной (спина красивая). Но, на мой взгляд, постановка очень интересная, тем более, что сделано оформление из прежних наших спектаклей. Это такая театральная фантасмагория, которую возможно было сделать только у нас в театре, потому что она сделана на базе многих наших других спектаклей.

Почему люди вот так тянутся, рвутся в наш театр? Конечно, не из-за того, чтобы посмотреть спину Нины Шацкой, явно. А ходят в этот театр люди и стоят в очередях потому, что в этом театре создана такая атмосфера — в этом помещении во время этих зрелищ — атмосфера доверия, когда люди, пришедшие в зал, чувствуют себя не только созерцателями; они чувствуют себя нобходимыми участниками действа, которое происходит на Таганке, без них мы не могли бы играть. Если вы придёте в другой театр, то артисты там совершенно спокойно могли бы играть и без публики, наслаждаясь общением и элементами системы Станиславского. У нас — нет. У нас не только оттого, что выходят из разных выходов — слева, справа, сзади, играют наверху, иногда висят, иногда ходят на голове — не только поэтому; не только потому, что это так странно, необычно и ни на что не похоже (это само собой), а оттого, что зрители действительно чувствуют, что они необходимы в этом здании сегодня на этом спектакле, что с ними разговаривают на равных, никто не держит фигу в кармане, что театр имеет свою чёткую, внятную позицию, с которой его не могут сбить эти вот странные публикации и, с позволения сказать, статьи критические. Этот разговор продолжается четырнадцать лет и, мне кажется, — по нарастающей, а не по убывающей. Это всегда привлекает, когда с людьми разговаривают откровенно и на равных. Хочется серьёзного разговора со сцены, потому что так много информации отовсюду получает теперешний зритель, он очень искушён телевидением, кино, радио, телефоном, сплетнями, поэтому хочется, чтоб с ним со сцены разговаривали на другом тоне — на тоне доверительном. Вот эта атмосфера доверия, которая существует в этом театре, безусловно привлекает людей, и кто попал один раз, обязательно захочет прийти в другой раз. Он видит, что артисты иногда бросают играть свои роли и, не стесняясь, выходят прямо к зрителю, разговаривают с ним впрямую — не от себя — от имени театра, излагая позицию театра, которая совпадает с позицией автора. Разговаривают либо монологом, либо какой-нибудь песней, либо зонгом прямо со зрительным залом, и, конечно, зрители чувствуют себя не неловко, а хорошо у нас. И. хотя вам приходится чаще работать, больше, чем в других театрах, больше напрягаться, всё время ожидать каких-то неожиданностей и режиссёрских эффектов, но самое главное — искусство — если оно существует не на сцене, а в этом здании, вместе с вами, это всё искупает — всё напряжение, неожиданности неприятные, например, у нас стреляют в «Десяти днях», правда вверх, холостыми патронами, но всё-таки это громко, пахнет порохом, некоторые слабонервные не выдерживают, их выносят, они там отдохнут где-то, но всё равно возвращаются, потому что билеты-то достать трудно, и досматривают.