Песнь призрачного леса - [96]

– Где Брэнди? – отвечаю вопросом на ее вопросы. – Я звала Брэнди.

– Знаешь, Уильям сам смастерил эту скрипку, – рассеянно роняет она. – Ее голос – прекраснее всего на свете.

– Нет, это ты дала ему ее. Она принадлежала еще твоим предкам.

Дух качает головой.

– У Брэнди тоже был чудесный голос. Пела, как соловушка. Но он отнял этот голос, он отнял у нее все!

– Папа? – В животе моем сразу образуется ледяная глыба. Какая страшная мысль… хотя она объяснила бы все: его приступы меланхолии, мрачности, вечное чувство вины…

– И в конце концов получил по заслугам. – Привидение меня совсем не слушает. – Жалко, я не дожила.

У духов это что, общевидовое – неспособность к прямым ответам?! Какое-то особое непременное свойство духа, придуманное специально, чтобы сводить с ума посюсторонних?

– Мир обошелся со мной жестоко. Не расплатился по счетам. – Она трясет головой. – Но я должна была остановить его. Мне следовало…

Привидение хватает себя за горло, давится словами. Тьма густой смолой растекается вокруг него. Глаза бабушки расширяются от ужаса.

– Я должна была…

Я по-прежнему играю во всю мощь и темпа не сбавляю, но она начинает растворяться в воздухе, постепенно заполняемом тьмою. Слуха моего достигает отдаленное жужжание, взгляд отрывается от призрачного лица, мечется по комнате, но – уже поздно. Осы, словно целые эскадрильи из ангаров, вылетают из камина и роятся, роятся над нами. Прямо-таки струей льются из дымохода, потом петляют над очагом бешеной воронкой темной материи – и вперед, в пространство, сотрясать тысячами крыльев воздух. Взмывают к потолку и ныряют под ноги стремительными потоками, мечутся вокруг меня все быстрее, быстрее, и звук, издаваемый ими в полете, причиняет не менее сильную боль, чем жала.

Товарищи по группе и несчастью позади меня, конечно же, начинают запинаться и фальшивить, безуспешно пытаясь защитить головы.

Роняю скрипку, обрываю песню, чтобы не дать мраку окончательно объять себя, сворачиваюсь клубком и прикрываю черепушку от наползающих теней. На сей раз я не позволю Черному Человеку завладеть мною и моей музыкой. Воплю что есть мочи, словно надеюсь поднять голосом торнадо, которое вихрем взметет всех ос и унесет далеко-далеко, в другой штат. Выкрикиваю из себя всю ярость и горе, разъевшие мой скелет, выжимаю их из мозга в кровь и перекачиваю сердечной мышцей прямо в голос.

И когда отчаянный вой наконец обрывается, а я поднимаю веки, спальню опять заливает ясный утренний свет. Пол так густо усыпан осиными трупиками, что не видно досок паркета. Рядом с широко раскрытыми глазами на коленях стоит Седар. За его спиной маячит Кеннет. Орландо сидит, прислонившись к стене, и мигает, как ослепленный яркими лучами филин. Сара и Роуз прижались лицом к лицу, оплетя руками друг дружку за шеи.

– Гром меня разрази! – Кеннет оборачивается к Орландо. – А соль оказалась что надо, чувак.

– Спасибо абуэлите, – роняет тот.

Наскоро убедившись, что все целы и здоровы, общей гурьбой скатываемся по лестнице на исходную позицию в гостиной. Все возбужденно галдят, но у меня лично слишком болит голова, чтобы следить за нитью беседы и реагировать на вопросы, так что я удаляюсь, пошатываясь, на кухню. Новое, нежданное свидание с бабушкой совсем выбило меня из колеи – не говоря о том, что подкинуло новых загадок. Есть я совершенно не хочу, но стакан апельсинового сока себе наливаю и сажусь за стол, устало разглядывая фиолетовый узор обоев над раковиной, и размышляю, что же предпринять теперь.

– Тук-тук, – доносится из дверного проема Сарин голос. – Можно войти?

Киваю. Она устраивается на соседнем стуле. Между нами опять воцаряется тишина – но на сей раз благодатная, успокаивающая, как между настоящими друзьями, чьи отношения ничем не осложнены.

– Роуз возвращается, я так понимаю? – Я застигаю ее врасплох. Боль еще шкворчит слегка в душе.

– Обиделась? – Сара едва сдерживает широкую улыбку.

Качаю головой.

– Как я могу обижаться? Я встречаюсь с Седаром. Жаль только, что мы так и не поговорили. Помнишь, тогда, на стройке, ты обещала? А потом опять исчезла с радаров.

Она ковыряет ногтем крышку пластиковой баночки с медом в форме медвежонка.

– Да. Исчезла. Прости. Не знала, что тебе сказать.

– Да что угодно подошло бы. Ей-богу. Любое человеческое слово.

Сара поднимает глаза.

– Ты мне небезразлична. Правда. И у меня были… у меня к тебе есть чувства. Только…

– Только я не Роуз?

– Да не в том дело. То есть ну да, я на Роуз зациклилась давно и капитально, но с тобой… это не из-за нее.

– А из-за чего? Почему ты мне так и не доверилась? Почему закрылась от меня? Не впустила… к себе?

– Потому что подвела бы. Разочаровала. Не справилась бы. Меня бы на тебя не хватило. Я никогда бы не смогла дать то, что тебе нужно, и в том объеме, в каком тебе нужно. Просто мы не подходим друг другу. Того, что ты мне нравишься, а я тебе, мало. Недостаточно, чтобы быть вместе счастливыми. Такой, как ты, нужен кто-то вроде Седара.

– А такой, как ты, – кто-то вроде Роуз? – не отпускаю ее взгляда, удерживаю.

Сара глубоко вздыхает.

– Может быть. А может быть, и нет. Пока не знаю. Но ты мне очень помогла. Я думала, никогда уже не смогу раскрыться перед другим человеком, и, собственно, пока и не раскрылась ни перед кем, но теперь чувствую: смогу. Мне самой нужно.