Песчаная жизнь - [9]

На первый урок все равно опаздываешь. Это как курить — вредная привычка, от которой так просто не отделаться. Математичка ставит в журнал всем опоздавшим нолики. Берешь мел, и вместо того, чтобы решать примеры с производными и интегралами — ставишь крестики — но вот ответный нолик — опять никто не победил. Ладонью смазываешь — все размазываешь. Еще пытаешься доказать теорему, но это невозможно, так как язык не слушается и слово «перпендикулярно» — превращается в «перпендир». Все ржут. Тебе вяжет язык. Хочется подойти к окну, распахнуть его и покурить. Математичка издевается. Поднимает одного за другим — ищет решения.

Саня Желобаев, сморозив полный бред, возмущенно вскакивает:

— А я что сказал?

Математичка бесится. Лепит двоечку.

После математики химия. Кабинет, по каким-то там правилам, проветривается, все стоят у подоконника смотрят на собачьи игрища. Как видно из титров, кабель прилип, письку не вытащить, сей факт крайне интересен для юных натуралистов. Все улюлюкают и лыбятся. Химичка обнимает классный журнал, тихо, но настойчиво зовет в класс. Никто не реагирует. Все повернуты к ней спиной, делают вид, что это в порядке вещей. Химичка тихо бесится. Предложение свое повторяет. Результат все тот же. Минут через пятнадцать, когда уже и коту понятно, что урок сорван, у химички истерика, и по коридору слышны гулкие шаги Барвена — измученный кабель падает — сучка дергается — жучка за внучку — вытянули репку:

— Ого-го! — всеобщее одобрительное. Барвен багровеет и что-то орет. Химичка в обмороке, а в классном журнале «перпендир» тридцати двух двоек.

Дальше биология. Полученные знания идут в дело, скрещиваем кроликов белых с черными — получаем зайчат фиолетовых. Красивыми зелено-прозрачными становятся листья комнатных растений в лучах солнца. Играешь ресницами, расщепляя солнечный свет по спектру. У биологички блузка облегающая, джинсы подчеркивающие — к доске все выходить отказываются. Не спасают даже просторные джинсы.

Физика — кабинет темный, сумрачно и холодно. Рядом в полной темноте ползают странные твари, кожа их теплая, бьется вместе с кровью внутри жизнь, они проскальзывают в каких-то миллиметрах от меня, я чувствую лишь движение воздуха, дотронуться до них, поймать, нестерпимо хочется, и вместе с тем при одной лишь мысли, появляется панический страх.

— Дмирий Андреев! Не спать!

Никто и не спит, я только сижу, закрыв глаза, а рядом в миллиметрах от меня — одноклассницы. А у училки торчат соски, точно!

На пятом уроке поем еврейскую песенку, выстроившись каждый у своей парты: «Авени шалом лейхем, авени шалом алейхем — шалом, шалом, шалом — алейхем» — на радость учителю по русскому и литературе, Анатолию Соломоновичу. У него гноятся глаза, и непослушные еврейские кудри торчат во все стороны, учебник литературы замещен Библией, как же иначе, нет иной Книги.

В свое время я ходил к нему на факультативные занятия по субботам, моей любимой писательницей была Кристина Рой, потом это как-то стремительно исчезло, но не пропало только мое умение писать безграмотно. Объясняется все просто, вместо правил, мы учили псалмы. Но и их я теперь не помню. Помню только, как к нам на урок пришли баптисты, и я, как наиболее способный ученик, должен был задать вопрос, я не растерялся и, поднявшись со стула, в искренней озабоченности, спросил:

— Вы ведь не станете отрицать, что инопланетяне существуют? — было преддверием моего вопроса.

Мне закивали, немного недоуменно.

— И Бог создал нас и их по образу и подобию Своему?

Мне опять кивнули.

— Тогда объясните, почему мы так не похожи?!

Баптисты так и не нашлись, что мне ответить, но подарили еще одну книжку Кристины Рой. Мой вопрос был признан лучшим.

Шестым уроком у нас была физра. Бежали по вытаявшим собачьим следам два километра на время. Проклял все и себя и прокуренные легкие. Отхаркивался слизью с прожилками темной крови. Я пришел третьим, но на финише поскользнулся и упал носом в…

Я заскочил домой только чтоб бросить сумку с тетрадями. Затем тут же помчался к Дане. Так было заранее оговорено.

— Привет. Чмок.

— Чмок. Привет.

— Куда пойдем?

— Давай, просто погуляем…

Гуляем.

— Дима, расскажи мне что-нибудь…

— Что?

— Что-нибудь…

— Сказку?

— Быть может и сказку…

— Как дед насрал в коляску?

— Дурак!

Я смеюсь, но все равно начинаю рассказывать. Не про деда, не про коляску…

… а как я проснулся от солнца. Очень давно, много лет назад. Проснулся лишь по одной причине, мне хотелось проснуться… иль, быть может, меня разбудила своим мурлыканием кошка, та самая кошка, с мордочкой мартышки и кривым хвостом, что совсем недавно котенком лакала молоко под моей ладонью, приседая от ласки. А теперь щурится от солнца, разрывающего грезы и сны на светлые кусочки дня. Я маленький мальчик. Меня зовут Дима. Здравствуй день.

На лице моей бабушки не счесть числа морщин. Не счесть числа лет, прожитых. Шлёпаю босяком из спальни, наперегонки с кошкой, на звук готовящихся запахов завтрака.

— Бабуль, с добрым утром! — хватаю за руку, теплую, мягкую, целую подставленную щеку. Бурлит, грохочет крышкой кастрюлька, стреляет масло на сковороду. В окне в зеленых липах прыгают с ветки на ветку и щебечут воробьи. Гуляют по подоконнику голуби.