Песчаная жизнь - [11]

6.

Так совпало, что в пятницу класс решил провести «Огонек». Это не собрание пионеров, и не обсуждение того или иного комсомольца. «Огонек» это, когда весь класс собирается и, с позволения школьных властей (на это просто закрываются глаза), под присмотром классухи, дружно напивается. А затем танцы-шманцы и долгие разговоры с толчком в обнимку, что поделать, организм еще молодой и неприученный.

В нашем классе тридцать два человека, после всех вычетов, ну там, ботаны и кривые девицы на «жибурелис» (это если по-литовски) является человек двадцать пять. Накрывается стол, пироги и пряники, груши, яблоки, бананы — для острых девичьих зубочков, а под стол, по всем правилам, батарея бутылок: пиво, там, винцо, водочка — все, как полагается. Но в последнее время пиво закупаем канистрами, поэтому пить пиво теперь целый ритуал, ведь скучно просто из стаканчика или бутылки, нужно прямо из канистры, глотая пену по семь восемь глотков темного крепкого балтийского. Кстати, нет вкуснее литовского пива и красивее прибалтийских девушек. В этом все мы патриоты. Я притаскиваю из дома магнитофон, он у меня хоть и старенький, но фирменный, не то, что там всякие китайские подделки, «панасоникс» и шнарп, чистой воды «SONY»! Врубаем на самую мощь басы, чтоб дрожали стекла. Все вытаскивают свои кассеты. И начинается битва вкусов и предпочтений. Металл соседствует с рэпом, Буланова с Виктором Цоем, «Мальчишник» с Кобзоном, в общем, все пляшут и морщатся попеременно. Морщатся вначале и от музыки и от алкоголя, затем только от музыки, после вовсе не морщатся, отплясывают на столах.

Был один фантик, так он, как упьется, так начинает кривить лицо и дрыгать руками и ногами, как Майкл Джексон. Ладно, в классе, но он умудрялся локтями крутить на площадках, где весь город собирается, выглядит все это — обхохочешься, но его при этом хлопаешь по плечу, предвещаешь великое будущее, он скромненько опускает глаза, а сам изнутри светится, выключаем свет в классе, смотрим, как его кожа в темноте серебрится, фосфоресцирует.

Естественно, я держался рядом с Даной. Подливал ей вина, сам не отставал, запивая водку пивом. То и дело в класс заглядывала классная Ирена Ионовна. Делая вид, что мы совсем не пьяные, мы предлагали ей лимонад с печеньем. Она играла по правилам, пила лимонад, не морщась, закусывая колбасой.

Через некоторое время все чаще выключался свет, начали течь медляки. Я утаскивал в темноту Дану, с каждым па (топтание на месте с ноги на ногу) прижимался все ближе, вскоре чувствовал каждый изгиб её тела: грудь, живот, бедра. Мы были порядочно выпившие, начали целоваться. Меня не стало. Я куда-то провалился. Растворился в ней. В чувство меня привел прямой удар в нос.

Я теряю равновесие. Падаю. Кто-то визжит в темноте. Включается свет.

Батизад стоит надо мной.

— Тварь, я тебя предупреждал. Держись от неё подальше.

— Пошел в жопу, урод!

Удар ногой в голову. Вспышка — по воздуху очень медленно летят кровавые пузыри. Падают на пол — лопаются.

Меня поднимают. Батизада скручивают, и под дружное улюлюканье все вместе идем по пустым и темным коридорам школы, спускаемся по лестнице, выбиваем дверь, идем на футбольное поле. Как и были в тонких потных рубашечках под мокрый снег.

Батизад скалится:

— Тебе не жить, урод!

Я сплевываю кровь. Мне ни хрена не больно и страха нет. Под боком Айвары: Большой и Маленький — если что, его запинают. На остальное — мне посрать.

Батизад крупнее меня, видны бугры бицепсов. Максимум на что я могу рассчитывать, успеть ему разбить глаз, если не мешкать и бить сразу.

Поэтому не размышляю, как только меня отпускают, лечу, словно мотылек на свет — прямиком на его нахальную ухмылку. Распрямляю зажатую в кулак руку в продолжение движения тела и бью.

Глаз вылетает у него из глазницы и падает в талое собачье говно. Что-то вспыхивает. Батизад начинает искриться из него летят пружины, в три секунды он разваливается на части. Кто-то подходит к нему, трогает ногой:

— Ребзя, это киборг!!!

Тут же я получаю ответный удар под дых. Не время фантазиям. От моего удара Батизад только дернулся и еще больше оскалился.

— Ну что щенок, хочешь драки! Её получишь!

Дальше не интересно…

Когда меня привели в чувство, я, постанывая, поднимаясь из лужи, весь грязный, только и нашелся, что сказать:

— Чуваки, надо бухнуть.

В тот вечер мы пьянствовали в каком-то подъезде с Витюхой и Айварами, а потом еще поиграли в баскетбол.

А Дана? Наверное, домой ушла, не помню…

На следующий день ужасно болела голова, нос был заклеен пластырем, под глазами фонари. За окном солнце. Его лучи грели лицо.

Я лежал и рассматривал трещину на потолке. Какой все это будет иметь смысл, если, к примеру, эта трещинка вдруг зазмеится, разрастаясь, и толстый пласт штукатурки обрушится на меня и погребет под собой, вздымая клубы пыли и белила…

От таких мыслей, я сполз с кровати, переполз на кресло, но не удержался и вновь поднял голову, увидел, как меняет свое направление змейка трещины, тянется ко мне. Поморщившись, выполз из моей комнаты, дополз до ванной. И только сполоснув лицо, немного пришел в себя. Похмельный психоз.