Первый нехороший человек - [12]

Я застегнула брюки, а он тем временем начал замедляться, пытаться перевести дух. Несколько раз высморкался. Я сказала:

– Ну вот, все и ладно. – Из-за этого он еще немного поплакал – может, просто вежливо приняв во внимание мои слова.

– Очень, очень приятно было.

– Да, – согласилась я. – Невероятно.

– Удивительно. Обычно у меня не получается хорошенько плакать в присутствии других людей. С вами по-другому.

– Чувствуете, будто мы знакомы дольше, чем на самом деле?

– Вроде того.

Я могла бы ему сказать, а могла бы и нет. Решила сказать.

– Может, тому есть причина, – отважилась я.

– Хорошо. – Он вновь высморкался.

– Знаете, какая?

– Намекните.

– Намекнуть. Так… на самом деле, не могу. В этом нет мелочей, тут все сплошь большое.

Я глубоко вдохнула и закрыла глаза.

– Я вижу скалистую тундру и фигуру на корточках, с обезьяньими чертами, похожую на меня. Она смастерила кошель из животных потрохов и дает ее своему самцу – сильному, косматому предчеловеку, очень похожему на вас. Он шарит толстым пальцем в кошеле и извлекает пестрый камешек. Ее подарок ему. Улавливаете, к чему это я?

– Более-менее? Насколько я понимаю, вы рассказываете о пещерных людях, похожих на нас.

– Они и есть мы.

– Ага, не был уверен – хорошо. Реинкарнация?

– Я с этим словом не соотношусь.

– Нет, верно, я тоже.

– Но конечно же. Я вижу нас и в средневековье – мы в долгополых плащах, тесно прижимаемся друг к другу. Вижу нас обоих в коронах. Вижу нас в сороковые.

– 1940-х?

– Да.

– Я родился в 48-м.

– Все сходится – потому что я вижу нас в сороковых очень старой парой. Вероятно, то была жизнь как раз перед этой. – Я умолкла. Много сказала. Слишком много? Все зависело от того, что дальше скажет он. Он откашлялся, а затем притих. Может, ничего не скажет, а хуже мужчины поступать не способны.

– Что же вынуждает нас возвращаться? – спросил он тихо.

Я улыбнулась в трубку. До чего же поразительный вопрос. Сейчас, в тепле машины, с не имеющим ответа вопросом передо мной – возможно, это мое любимое мгновение за все мои жизни.

– Не знаю, – прошептала я. Молча оперлась головой о руль, и мы поплыли во времени, безмолвные, вместе.

– Что у вас в пятницу с ужином, Шерил? Я готов исповедаться.

Остаток недели проскользнул мимо. Все было великолепно, я всех простила, даже Кли – хоть и не в лицо. Она юна! За стоячим обедом в служебной кухне Джим уверил меня, что молодежь в наше время гораздо демонстративнее телесно, чем когда-то были мы; взять его племянницу – очень телесная девушка.

– Они грубые, – сказала я.

– Они не боятся показывать свои чувства, – сказал он.

– Что, может, и не очень хорошо? – предположила я.

– Что очень здоро́во, – сказал он.

– В конечном счете да, – сказала я. – Вероятно.

– Они чаще обнимаются, – сказал он. – Больше, чем мы в свое время.

– Обнимаются, – сказала я.

– Девушки с юношами, не романтически.

Вывод, к которому я пришла, – а к выводу прийти было важно, поскольку нечего подобным мыслям болтаться кругами без всякой категории и без вывода, – что девушки в наши дни, когда не обнимаются не романтически с юношами, пребывают в ненаправленной воинственности. Девушки в мои юные годы сердились, но гнев направляли внутрь себя, резали вены и становились подавленными, тогда как нынешние девушки просто выдавали «р-р-р-р-р» и прижимали кого-нибудь к стенке. Кто знает, какой метод лучше? В прошлом страдала сама девушка, ныне же страдал другой ни о чем не подозревающий, невинный человек, а девушке хоть бы что. В смысле справедливости прошлое, возможно, было лучше.

В пятницу вечером я вновь надела полосатое платье-рубашку и нанесла самую малость буро-серых теней. Волосы лежали замечательно – немножко Джули Эндрюз, немножко Джералдин Ферраро[3]. Когда Филлип отсигналил, я проскочила через гостиную, надеясь обойти Кли.

– Идитьсюда, – сказала Кли. Она стояла в дверях кухни, поедая белый тост.

Я показала на дверь.

– Идите сюда.

Я подошла.

– Что за шум?

– Браслеты? – сказала я, тряхнув запястьями. Я надела пару звенящих браслетов на случай, если мужская рубашка придаст мне неженственный вид. Ее крупная ладонь сомкнулась вокруг моей руки, и она принялась медленно ее стискивать.

– Вы нарядились, – сказала она. – Хотели хорошо выглядеть и вот что… – Сжала сильнее. – …в итоге удумали.

Он снова просигналил – дважды.

Она еще раз откусила от тоста.

– Кто это?

– Его зовут Филлип.

– Свидание?

– Нет.

Я сосредоточилась на потолке. Может, она все время так делает и знает кое-что о коже – что кожа может выдерживать определенный уровень напряжения, прежде чем лопнуть. Я надеялась, что она будет иметь в виду этот уровень и не перейдет на следующий. Филлип постучал во входную дверь. Кли доела тост и освободившейся рукой осторожно опустила мне подбородок, чтобы мой взгляд вынужден был встретиться с ее.

– Я б оценила, если б вы говорили мне, что у вас со мной трудности, а не моим родителям.

– У меня нет с тобой трудностей, – быстро сказала я.

– Это я им и сказала. – И мы продолжили стоять. А Филлип еще раз постучал. А мы продолжили стоять. А Филлип снова постучал. А мы продолжили стоять. А затем она меня отпустила.

Я открыла дверь ровно настолько, чтобы выскочить наружу.