Первый комендант - [12]

…Старший краснофлотец карел Костя Тарасов переводил вопросы Молчанова. Лётчик говорил, что, по его мнению, война немцами проиграна, что так думают многие его товарищи. Он с готовностью дал ценные сведения о своей обороне на Свири, о численности гарнизона в Петрозаводске, о том, что собой представляет их авиачасть, базирующаяся в Соломенном.

Через неделю в 3-й роте взяли в плен ещё одного лётчика. Огромный рыжий детина при орденах, он слегка поранился при приземлении. Он тоже шёл вдоль озера, и здесь его скрутил невысокий, щуплый на вид матрос Епифанов.

Молчанов допросил пленного, выяснил, что тот является командиром эскадрильи из Соломенного, что летал регулярно на поиски пропавшего товарища, но был сбит.

— Для него и для вас война окончилась счастливо, — сказал ему Молчанов. — Вы в плену, больше рисковать головой не придётся. Расскажите об укреплениях на подступах к Петрозаводску.

Лётчик пытался врать, путался, ссылаясь на недомогание, затем вдруг закричал, судорожно хватая воздух большими побелевшими губами:

— Петрозаводск вам не взять! Наши отборные части встанут стеной! Слыхали, небось, о бронебригаде Лагуса? Зубы обломаете!

…Большую помощь в работе молодому командиру оказывали коммунисты, и прежде всего замполит батальона Афанасий Яковлевич Зайцев и парторг Александр Львович Шенявский — старый товарищ Молчанова ещё по командным курсам в Ярославле, москвич, в прошлом сотрудник сельскохозяйственной академии. Человек широкого кругозора, хорошо знавший русскую литературу, прекрасный пропагандист, Шенявский умело дополнял в повседневной жизни сдержанного строгого Молчанова. Это он организовал хор, подобрал репертуар. Он умел отыскать в каждом человеке хорошее, мог разглядеть в каждом огонёк таланта. Парторг среди радистов «откопал» старшину Пятницкого, вселил в него уверенность. И вскоре густой бас киевлянина Пятницкого широко раскатывался над запруженной бойцами поляной или в тёмной и душной землянке, в штабном блиндаже. Затаив дыхание, слушали песню о далёком Днепре, который течёт, широк и могуч, и над которым свободно летят журавли.

Украшением концертов стали и песни девушек из санчасти, исполнявшиеся под струнный оркестр: «Тёмная ночь», «Синий платочек».

Шенявского любили, доверяли ему самые сокровенные тайны. Парторг умел их хранить, умел дать единственно верный совет в трудной ситуации. И когда повариха Тонечка, кругленькая, с быстрыми смелыми глазами, пела «Не брани меня, родная, что я так его люблю…», то Шенявский хорошо знал, о ком эти слова, знал, что останется безответной её любовь, ибо у того человека была в тылу семья, и он, придя к парторгу сам, дал слово офицера, что ничего не может быть между ним и красавицей Тоней.

Однажды завклубом петрозаводчанин Петровский стал уговаривать Молчанова выступить с чтением стихов.

— У вас приятный баритон, — говорил он. — И потом, это вообще будет здорово — сам командир батальона на сцене. Это знаете какой козырь у нас будет в разговорах с командирами рот…

Молчанов ссылался на занятость, но Шенявский был тут как тут. Без длинных разглагольствований подал он комбату тоненькую книжечку с рассказом Михаила Шолохова «Наука ненависти». Молчанова рассказ потряс, он думал о прочитанном днём и ночью. Выучил быстро, само собой как-то запомнилось. Шенявский послушал, сделал замечания. И на новогоднем концерте смущённый Молчанов вышел на тесную, темноватую сцену, проглотил комок, произнёс первую фразу, и страх, сковавший было ноги и руки, сразу исчез. Успех был неожиданный. Молчанова долго не отпускали, просили читать ещё. Кроме стихов Пушкина, в голову ничего не приходило, и он стал медленно, нараспев читать отрывок из «Полтавы»…

День шел за днём. Дежурства, занятия, стрельбы. Вечерами неторопливые беседы с Шенявским.

— Хороший у нас командный состав подобрался: умница начштаба, заместители толковые. С каждым днём ты мне всё больше нравишься, Иван Сергеевич. Горжусь, что дал тебе рекомендацию в партию. Хороший ты мужик, комбат, а хороший у русских — это прежде всего добрый. Возможно, ты не замечаешь этого, но люди видят, ценят. Я вот романтик по натуре. Лягу вечером, закрою глаза и вижу такую картину: встаёшь ты из траншеи в страшную секунду, машешь рукой: «За мной! Вперёд!». Можешь не оглядываться, Иван Сергеевич, люди поднимутся за тобой.

Шенявский умолк, покосившись, увидел, как дрожат руки у Молчанова, как не может он свернуть самокрутку.

— Поднимутся на подвиг, комбат! Ты замечал, слово подвиг как бы из двух состоит: по — двиг. Двигать, двинуться, двинуть. Двинуть себя, батальон, дивизию, войска…

…В середине мая 1944 года вернулась с Волги Онежская военная флотилия. 16 июня 31-й батальон перешёл в её оперативное подчинение. Все понимали — скоро начнётся.

Командующий флотилией Неон Васильевич Антонов сердечно приветствовал Молчанова в опрятной кают-компании. За столом сидели: тактичный, подтянутый Лощаков — начальник политотдела флотилии, добрый, неторопливый Крохин — командир дивизиона бронекатеров, чуть позже пришёл строгий внешне Рождественский — начальник связи. Здесь же были и другие офицеры, некоторых из них Молчанов не знал.