Первый и другие рассказы - [8]

Муж и мать были похожи — светловолосые, с ярким пятнистым румянцем и крупными руками и ногами. Эти люди крепко стояли на земле. Посоветовавшись, они решили назвать ребенка Никитой. Женя не стала вмешиваться.

Ей всё казалось, что именно они, эти незатейливые, цепко и правильно держащие свою жизнь люди, виноваты во всем. Чужая порода, которая в ней так и не смогла прижиться и дать правильные ростки, терзая сначала токсикозом, потом ранними мучительными родами.

Она никогда не говорила об этом мужу, но это будто висело в воздухе, когда они обедали, загорали, плавали на лодке, когда с какой-то страстной ненавистью занимались любовью.

— Почему у тебя такое скорбное лицо? — спрашивал муж. Он уже загорел кирпично-красным загаром, который бывает у белокожих людей, с удовольствием, шумно отплевываясь, плавал, с аппетитом ел.

— Ну, что опять? — смотрел он на нее с заботливым раздражением.

— У тебя лак облупился, некрасиво, поправь!

— Дурацкая майка, тебе не идет!

— Не убирай волосы за уши!

И она, как злой ребенок, ходила только в этой дурацкой майке, прилизывала волосы как можно отвратительнее и отталкивала его большие руки.

В конце концов они так рассорились, что она взяла билет и уехала раньше. Он вяло пытался её остановить.

* * *

В вагоне с ней ехали трое: породистый мужчина за пятьдесят, худая женщина с серым лицом, на котором заранее было написано осуждение, и ее сын, вялый долговязый подросток.

Мужчина оказался военным в отставке. Он вежливо поздоровался со всеми, но говорил только с ней. У него был властный, бархатистый голос, синие глаза и седые до белизны волосы. Мать и сын смотрели на него с подобострастным испугом.

Женя легла и открыла книгу, а он смотрел на ее ноги с облупившимся лаком. Она поджала ногу под себя. Он улыбнулся.

— А хотите вина? Коллекционного? — сказал мужчина, обращаясь будто бы ко всем, но глядя только на Женю. — «Князь Голицын». Был у друга в горах. Угостил. Изумительное вино, такого нигде не купите.

Женщина с серым лицом торопливо отказалась и за себя, и за сына, засобиралась, и они вышли из вагона.

Мужчина достал из сумки пластиковую бутыль с напитком янтарного цвета. Поставил на стол. Вагон качнулся, он ловко поймал бутыль. У него были крупные, загорелые кисти со светлым пушком. Женя отложила книгу, села.

— Сейчас, — мужчина разлил вино в два стаканчика. Протянул Жене:

— Попробуй. Такого ты не пила.

Женя сделала глоток. Вино было ароматным, густым и приторно сладким. Он смотрел на нее не отрываясь. Она улыбнулась.

Хмелея, Женя становилась легче, свободнее.

Открылась дверь купе, мать и сын вошли, сразу полезли наверх и замерли, вжавшись в полки. Женя, не зная куда деть глаза, открыла книгу. Книга была куплена свекровью в церковной лавке и напутственно вручена перед поездкой.

— Что читаешь? — спросил он. Женя не любила, когда незнакомые говорили «ты», но сейчас это было приятно.

— Крестьянкин, — она повернула к нему зеленоватую с крестиком обложку книги, чувствуя всю фальшивую театральность подобного чтения здесь и сейчас.

Он весело присвистнул, прищурившись, заглянул ей в глаза.

— А ты и правда веришь? — улыбаясь, спросил он, и она почувствовала, как он легонько наступил под столом на ее ногу.

— Ну, так, — растерянно улыбнулась она. — Безусловно, существует какая-то высшая сила... — она растерянно замолчала.

— Не, не веришь, — он улыбнулся. — Глаза у тебя зеленые, вот и не веришь никому! На мысе Фиолент была? Скала святого явления, все дела. Наша часть там стояла. Тоже явление, — он подмигнул. — Свято-георгиевский монастырь там.

— Да, заезжали.

— Тебя в мужской монастырь пустили?!

— Мы с паломниками были.

— А... Кошки у них худющие, а настоятель — о! — он показал рукой огромный живот.

Она засмеялась.

— А какой там Яшмовый пляж! Была?

— Нет.

— Я счастливый — на Фиоленте все детство провел.

Он улыбнулся светло и весело. Посмотрел в окно. Помолчал. Потом спросил серьезно:

— Что у тебя стряслось?

— Ничего.

— От хорошей жизни по монастырям не ездят.

Еще раз пристально взглянул на нее.

— Почему одна едешь?

— Домой захотела...

— А дома кто?

— Ой, мне черешни надо купить! — вспомнила вдруг Женя, увидев на платформе старуху с ведром, прикрытым марлей.

— Купим! — широко улыбнулся военный, поблескивая зубами. — Я тебе такую выберу! Я ж местный!

В Мелитополе, когда вышли за черешней, она покачнулась, и он обнял её за талию. Она чувствовала сквозь тонкую майку его теплую ладонь. Не убирая руки, он долго и с удовольствием торговался. Купили ведро темной, спелой ягоды. Бабка всё не хотела продавать само ведро.

— Ти що ж, мать... жадібна як єврей, — весело говорил он на бабкином языке, блестя зубами, — вiдро поганешко дуваєш? Так я тобi на три новi дам!

Уговорил. Сдачу брать не стал. Старуха на радостях что-то запричитала, приложив жилистую руку к груди.

С голубым ведром, полным ягоды, вернулись в вагон. Тетка и её сын уже спали. Стоял полумрак. Робко заглянула проводница, спросила растягивая на местный манер:

— Чай будете?

— Да какой чай, жарища — весело сказал он. — Ти, красуня, менi скажи — купе вiльне э?

Проводница с презрительностью соперницы глянула на Женю, покачала головой. Дверь закрылась.