Первый и другие рассказы - [10]

— Машенька, запомните — молодые специалисты не должны опаздывать на внеклассные мероприятия!

Маша тоскливо улыбнулась, села.

— Налейте девушке! — ей протянули стаканчик с шампанским.

— Ну что, кто тост говорит? Пусть теперь женщины скажут. Маш?

Маша замотала головой.

— Давайте я скажу! — Лариса, веселая полная женщина с глубоким декольте подняла руку. — В сети поймала. Уникальный образец народного творчества. Звучит так. — Она подняла указательный палец, вспоминая:

— Красивыми мы были и остались, И дело не в изгибе наших тел, Пусть плачут те, кому мы не достались, Пусть сдохнут те, кто нас не захотел! По-моему, шедевр!

— Однако, опасный тост, — Виктор Иванович засмеялся, глянул на Машу.

* * *

Лариса поднесла зажигалку к машиной сигарете:

— Я те говорила. Женатый мужик. Теперь сиди все праздники одна.

— Мы расстались.

Лариса удивленно приоткрыла рот:

— Че сказал?

— Да ничего. Вот, — Маша полезла в сумочку. — Подарил.

Лариса стряхнула пепел в пластмассовое ведро, прищурившись уставилась на снеговика.

— Машк, тебе в страховой работать надо. У тебя талант находить катастрофические варианты... Заметь — нормальных ты сразу отметаешь.

— Например?

— Например, Виктор. Свободен. Москвич.

— У него тексты бездарные.

Лариса затушила окурок об стену. Наклонилась к Маше, взяла за рукав:

— Анекдот одесский знаешь? «Бася, вы выдаете вашу Сонечку за Гришу? Он же хромает! — Тю, я вас-таки умоляю! Он хромает только когда ходит!» — Лариса хрипло засмеялась. — Присмотрись! Нормальный парень. Ну, без интеллигентского надлома. Зато руки на месте. Он мне счетчик менял. Раз-два — и готово!

Маша покрутила в руках снеговика:

— А с этим что делать?

* * *

Когда они вернулись, мужской спор был в разгаре.

— Ну вот что Маяковский в этой Брик нашёл? Некрасивая ведь совсем женщина! И характер ужасный.

— Femme fatale.

— Я вас умоляю, — Виктор оглянулся на вошедших. — Вот Маша — это я понимаю. И фам, и фаталь.

— Витя, Маша безусловно прекрасна, — сказал Яков Аронович. — А вот вы рассуждаете как обыватель.

— А вы её письма к Маяковскому читали? Натуральная Эллочка-людоедочка! Нет, не понимаю.

— Витя, — сказал Яков Аронович, прищурив усталые глаза. — И хорошо, что не понимаете. И не надо вам. Он посмотрел на женщин:

— Да Бог с ними, с этими Бриками. Давайте за наших женщин выпьем!

Маша пила шампанское, мартини, водку. Опять шампанское. Чувствовала, что развозит. Зато в голове отпускало. Виктор не отходил ни на шаг. Подливал, подкладывал, подавал.

* * *

Досидели допоздна.

Лариса, уже в шубе и пушистой меховой шапке, всё поглядывала на Машу и Виктора. Уходя с Яковом Ароновичем (они уже лет семь уходили только вместе), бодро подмигнула Маше.

Виктор и Маша вышли последними, побрели к метро. Было очевидно, что он пойдет провожать. Она хотела сразу отказаться, но после выпитого подташнивало. Она молчала. Он спросил:

— Тебе на зеленую?

Она кивнула.

— А станция какая?

— Красногвардейская.

— У-у, далеко. Сейчас в метро убийство.

Она опять кивнула.

— Может, машину поймаю?

Она равнодушно пожала плечами.

В салоне было накурено. За окном поползли деревья в праздничной иллюминации, пешеходы, дома. Виктор по-хозяйски положил руку на сидение за её спиной. У него был гладко выбритый подбородок с волевой ямкой. Машина резко повернула, Машу качнуло. Он с улыбкой приобнял её. Она почувствовала сладковатый запах парфюма, увидела совсем близко эту ямку с темными щетинками, улыбающиеся губы и почувствовала, что сейчас её вырвет. Замахала руками. Машина остановилась.

На воздухе сразу стало лучше. Места были знакомые — две или три остановки до дома. Виктор отпустил такси:

— Ну что, пойдем?

— Витя.

— Да.

— Иди домой.

— Я тебя не отпущу в таком состоянии, — со злостью человека, теряющего надежду, сказал он.

— Всё нормально. Иди.

— Я провожу.

— Не надо.

Он улыбнулся нехорошей улыбкой:

— Я провожу.

— Меня ждут, — пискнула Маша.

— Никто тебя не ждет! — он крепко и бесцеремонно взял её под локоть.

Она вырвалась. Виктор поймал её, прижал к себе и попытался поцеловать. Маша с силой оттолкнула его. Шапка съехала набок.

Из-за угла, переломившись пополам, показался знакомый сорок седьмой автобус. Маша посмотрела на Виктора, но не нашла что сказать, и с неизвестно откуда взявшейся бодростью побежала к остановке.

* * *

Автобус был почти пуст: старушка, прижимавшая к себе клетчатую сумку, группа подростков на задней площадке. Они толкали друг друга локтями, сплевывали на пол. Один, в черной обтягивающей шапке, с ехидным любопытством посмотрел на Машу.

Она села, прислонилась лбом к холодному стеклу. За окном поползла знакомая, столько раз нехоженая в детстве улица. В ноги дуло теплым воздухом. Хотелось спать. Она прикрыла глаза. Замелькали картинки, обрывки фраз.

— Баба, глянь какая ёлка огромная!

— Машенька, пальцем не показывай, сколько говорить!

— А куда же его девать?

... — Машка ты моя...

— Глубокоуважаемый вагоноуважатый...

— Маша, я должен тебе сказать... У меня семья.

— Какая семья?

— Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна...

* * *

— Девушка, проснитесь! — водитель тряс её за плечо. — Конечная!

Маша с трудом разлепила веки. Мужчина с добрым, усатым лицом стоял над ней. Она пошарила руками — сумки не было.