Первый и другие рассказы - [21]

В следующую секунду невыносимая боль пронзила ее живот, словно кипятком окатила тело снизу вверх, забираясь под ребра, и, оглушенная собственным криком, Саша полетела над белой пустыней с красным пятнышком солнца, широко распластав огромные черные крылья...

* * *

Чья-то рука била Сашу по щекам. Она с трудом открыла глаза и увидела рябое с зеленым лицо медсестры и рядом Веркино — с телячьими полными ужаса глазами.

— Как вы себя чувствуете? — спросила медсестра.

— Херово.

— Ага, все нормально, очнулась, — сказала медсестра и ушла.

— Сашка, это ужас! Тебе кто-то обзвонился! Я еле выдержала, чтоб трубку не взять! А вдруг он это? Сказать, что передумал? — затараторила Верка.

Саша сильно побледнела:

— Кто?

— Да не знаю, номер не определился... Саш, ты как?

Та ничего не отвечала, и Верка, подвывая, снова побежала за медсестрой...

* * *

Саша вернулась домой только через три дня. Сопровождала ее преданная Верка. В одной руке у Верки была сумка с вещами, в другой — пакет с картошкой, маслом, помидорами и колбасой.

Стояло бабье лето, в квартире пахло теплой пылью. Над мусорным ведром кружились дрозофилы.

Саша, бледная и потухшая, присела на табуретку у стола. Она машинально следила, как Верка деловито рассовывает продукты, выливает прокисший суп, чистит картошку. Закончив с делами на кухне, Верка по-хозяйски направилась в комнату, погудела пылесосом, отдернула шторы на окне...

Услышав вскрик, Саша вошла в комнату. Верка стояла у окна и пальцем показывала на подоконник. Там, у блюдца с высохшим молоком, лежала, распластав крылья, маленькая летучая мышь. Все окна были плотно закрыты...

— От жажды умерла, — сказала Саша, подошла к окну и снизу вверх провела пальцем по крошечному тельцу. Шерстка безжизненно взъерошилась...

— Щас, — Верка сбегала на кухню, и, вернувшись с веником и совком, решительно подошла к подоконнику.

— Нет, не надо, — сказала Саша. — Давай ее похороним.

— Похороним? — удивилась Верка.

— Да.

— А ты брать ее не боишься?

— Я теперь ничего не боюсь, — усмехнулась Саша.

* * *

Потом они пили на кухне чай, за окном лил дождь. Верка вспоминала смешные случаи из школьной жизни, Саша устало улыбалась.

И все было почти как раньше.

Бабье лето

Тот день Андрей Петрович помнил отлично. Было пятое сентября, вторник. Марина, его единственная внучка, пошла во второй класс.

В полдвенадцатого он пошел забирать её из школы. Жена Маша, стоя в фартуке в коридоре (она всегда провожала его) сказала:

— Андрей, плащ не надевай, там тепло. Бабье лето началось.

Андрей Петрович повесил плащ назад, но почувствовал раздражение.

Маша, крупная блондинка, в которой было что-то кошачье, была моложе Андрея Петровича на тринадцать лет. Хозяйство она вела отлично, женщиной была тихой и ласковой, и жила за Андреем Петровичем беззаботно, как ребенок. Когда ему исполнилось шестьдесят три и здоровье начало пошаливать, Маша все чаще стала опекать его по каким-то ничтожным мелочам. Андрея Петровича это злило.

— В магазин заедете? — спросила Маша.

— Нужно?

— У нас хлеб к обеду плохой, сметаны нет. И мыло всё кончилось еще вчера. Руки вымыть нечем.

— Куплю, — кратко сказал Андрей Петрович и вышел.

Выйдя из подъезда, Андрей Петрович сперва повернул налево, к стоянке. Но день в самом деле был отменный — теплый, солнечный. «Что я все на машине? — подумал он, — так пройдемся, пешком. Мне и врач советовал».

* * *

Школьный двор, еще вчера пустой и мокрый, ожил и галдел детскими голосами на все лады. Небрежно валялись у порога портфели, на них — куртки и кофты, нужные еще утром и сброшенные теперь, когда лето вернулось.

Андрей Петрович позвонил в класс, попросил Марину Савельеву и встал за стеклянную дверь в ожидании.

Ему был виден длинный коридор с полом, выложенным черно-белыми квадратами, и начало лестницы. В маленьком коридорчике было душно, Андрей Петрович достал платок и вытер лицо. Тут, у дверей, толклись только родители первоклассников, остальные ждали на улице.

Андрей Петрович в жизни бы не признался, но он не мог отказать себе в одном удовольствии — увидеть, как Мариночка, беленькая, вечно растрепанная девочка, задумчиво спускается с лестницы, потом бредет по коридору до раздевалки. Потом рассеянно поднимает взгляд, видит за стеклянной дверью Андрея Петровича — и лицо её озаряется. Поначалу, когда она пошла в школу впервые, это вышло случайно, потом она будто стала подыгрывать деду. Пошел уже второй год, а им все не надоедало.

Взяв в раздевалке вещи, Мариночка садилась на школьный диван и неловко переобувалась. И Андрей Петрович не мог насмотреться. Поворот головы, глаза светлые, но слегка раскосые, неловкая грация крупного детеныша — она была так похожа на бывшую жену Ольгу, бабку, с которой они разошлись давным-давно и которая пять лет назад умерла. В ней было всё то, что Андрей Петрович так любил в Ольге, но только будто очищенное от острой и ядовитой чешуи, от того нестерпимо желчного характера, который мучил саму Ольгу и отравлял жизнь остальным.

— Мы на машине? — спросила Марина, когда они вышли из школы.

— Нет, решил пешком пройтись.

— Ура! Дед, как я тебя люблю, — Маринка двумя руками наклонила голову деда к себе и чмокнула.