Первый День Службы - [58]

— Нет!

— Зря-я-я! То есть отлично. А вообще, хотя бы просто показать тебе следовало, хорошо воспитывает! Ну бог с ним, бог с ним, хватит об этом!.. Как тебе условно-то дали, никак в толк не возьму, до сих пор не верю!

Шпала скромно, как хорошему комплименту, улыбнулся:

— Не доверяете нашему правосудию, Василь Лукьяныч?

— Ну что ты, что ты! Ну ладно а как у тебя вообще сейчас дела? Где работаешь, как живешь, в армию-то почему до сих пор не забрали?

Витька рассказал, что работает на шиферном заводе, живет в общежитии, пока что учеником оператора, через два месяца получит разряд, тогда зарплата будет приличная: за двести, а пока 80 рублей, не разгонишься.

— Да, да! — отечески посочувствовал Менженин, он все более охотно входил в эту роль. — Сначала всегда трудно. Пока свое место в жизни найдешь, мастерства достигнешь, квалификации, убедишься, что это и есть твое призвание…

— Призвание, поверь, Виктор, — говорил Лукьяныч, — это великая штука! Знать, что ты для этого рожден!

Шпала краем глаза наблюдал за выражением лица гражданина начальника. «Умывальников начальник и мочалок командир!» Нет, он определенно много потерял от того, что не пошел работать в театр. Вот истинное призвание собаковода. С таким пафосом говорить о призвании! Он рожден для того, чтобы стать воспетом на малолетке что ли?

Громких слов Витька не любил, относился к ним с недоверием: «На свободу с чистой совестью!», «Труд в Советской стране есть дело чести и совести каждого гражданина!», «Служба в армии есть священный долг каждого!»… Одни долги и обязанности. Вспоминался всегда эпизод, как на первомайской демонстрации мужики, везя какой-то громоздкий транспарант с огромным портретом Ленина и словами о партии и социализме, кричали во все горло: «Да здравствует»… В эту тумбовидную декорацию на колесах поодиночке подныривали из толпы, там что-то булькало и затем вылезший из-под него клиент с покрасневшим носом спешно что-то дожевывал и кричал еще неистовей и радостней: «Да здравствует… все подряд!».

— Василь Лукьяныч, — решил перевести разговор в практическое русло Шпала, — у меня вот какое горе: до зарплаты еще далеко, а деньги уже кончились, как прожить, не знаю, хоть воровать иди!

— Ни в коем случае! — прервал его Менженин, — сколько нужно?

— Ну… я думаю… четвертака бы хватило! — напустив на лицо скромность, помялся Витька.

Воспет порылся, достал из кармана жмаканную, «трудовую» десятку:

— На, больше дать не могу, заходи завтра на работу, поскребем еще, — и погнал уже по второму кругу спрашивать Витьку о его работе, о жизни вообще, и об отношениях с законом, в частности.

Чувствовалось, что это был его спасительный конек, хотя трясти на сегодня Шпала его уже не собирался. Относительно последнего пункта Витька свято заверил «начальника» (теперь Меженин требовал, чтобы Шпала его называл товарищем старшим лейтенантом, но на это у последнего как-то язык не поворачивался) в том, что с прошлым после выхода он напрочь завязал, закон уважает и чтит должным образом и даже после выхода еще ни разу не попадал…в вытрезвитель! — чем заслужил особую похвалу воспитателя. А когда Витька, разоткровенничавшись в ответ, посетовал, что вот никак не хотят забирать в армию, сволочи! — потому, что судим и условно, Василий Лукьяныч даже определенно заявил, что это безобразие, и обещал посодействовать. Завтра, когда Шпала придет, он при нем позвонит в военкомат, у него там друг.

— Армия — дело хорошее, — ухватился за новую тему тут же, — отслужишь, ума наберешься, человеком вернешься, а про прошлое все забудут. Профессию ценную там получишь, дисциплине обучишься, физически закалишься…

И поехал набирать обороты о том, какое это ценнейшее качество — дисциплина, и какое это величайшее заведение — армия, как она воспитывает человека, какие перспективы ему открывает в будущей жизни, и какие это гениальные люди (не чета эйнштейнам!) изобрели простую и великую истину, что все должны для своей же пользы отслужить в армии. (Впрочем, по Василь Лукьянычу выходило, что для своей же пользы чуть ли не каждому желательно бы отсидеть в тюрьме хотя бы с годик, что очень неправильно педагоги делают, что не приводят в тюрьму на экскурсию октябрят, не оставляют их хотя бы на ночь одних в карцере, а потом из них вырастают матерые пионеры, попадают к нему, и приходится Скромному Советскому воспету исправлять ошибки официальной педагогики. Но своих уж детей он всех переводил сюда, как в зоопарк еще в их раннем детстве. И, слава богу, ничего, никто никого еще не зарезал, хотя сначала вздрагивали по ночам, обо многом спрашивали, и долго приходилось им объяснять…) Но армия — это, конечно, система особая! Василь Лукьяныч даже прослезился от умиления и, не выдержав напряжения, наконец с пафосом воскликнул:

— Поверь, Виктор, всему лучшему, что есть во мне, — я обязан армии!

— А говорят — там тупеют? — недоверчиво вопросил Шпала.

— Кто тупеет? Да не верь ты никому! Только дураки там тупеют, а умные, наоборот, умнеют.

В качестве примера Валет привел себя: благодаря армии в люди выбился, уважаемым человеком стал, а был ведь в детстве дурак дураком! Так то!